Последнее танго в Париже

Элли Роберт

— Мы ведь договаривались или как? — шепотом спросила она. — Никто не должен видеть нас вместе. Ты мог бы меня убить — и никто никогда бы не узнал. Даже этот торговец Библиями.

Пол обхватил сзади ее за горло, скользнув руками по грудям.

— Истинная Библия! — надрывался торговец. — Не закрывайте дверь перед жизнью вечной!

Пол хоть и не видел торговца, но уже его ненавидел.

— Свинья библейская! — пробормотал он. Пол собрался задать торговцу перца за то, что тот им помешал, но Жанна его не пустила.

Тогда он начал стискивать ее горло.

— Верно, — сказал он, — никто не узнал бы. Ни торговец Библиями, ни полуслепая консьержка.

— У тебя нет даже мотива. — Она вцепилась ему в запястья, твердые, словно дерево. — Идеальное убийство.

Он стиснул пальцы еще крепче; они не встретили сопротивления, и он ощутил под ними шейные сухожилия. Как просто было бы разом покончить и с ее пошлыми воспоминаниями, и с тем, что он способен их выслушивать. Стоит развратить плоть, и она становится все равно что мертвечина — плоть Жанны, Розы, его собственная. Она заставила его открыть кое-что из прошлого и выказать слабость, источник обуревающей его ярости. Кто-то должен за это поплатиться — если не торговец Библиями, то Жанна, раз уж, кроме нее, никого нет рядом.

Он убрал руки; Жанна опустилась на колени на матрас, схватившись за горло и тяжело дыша. Она не была уверена в том, что он всего лишь хотел ее напугать.

Звук шагов удалявшегося торговца едва коснулся их слуха.

— Ты когда в первый раз кончила? — спросил Пол. — Сколько тебе тогда было?

— В первый раз?

Вопрос ее успокоил и в чем-то ей даже польстил. Как трудно его было понять и каким он выглядел одиноким — силуэт на фоне окна, серый, как мокрый шифер. Он стоял набычившись, будто готовился отразить нападение.

— Я сильно опаздывала в школу, — начала она. — И вдруг почувствовала вот здесь, — она приложила руку к влагалищу, — какое-то острое ощущение. Я кончила на бегу. Тогда я побежала еще быстрей, и чем скорее бежала, тем больше кончала. Через два дня я опять попробовала бежать, но ничего не вышло.

Пол не обернулся. Жанна легла на живот, рука ее так и осталась между ног. Было так непривычно раскрывать ему нечистые тайны, которыми она не могла поделиться с Томом.

— Почему ты меня не слушаешь? — спросила она.

Вместо ответа Пол вышел в соседнюю комнату. Он чувствовал, что нервы у него натянуты до предела. Присев на край стула, он стал наблюдать за Жанной. Она сжала ягодицы и принялась вращать бедрами, имитируя половой акт.

— Знаешь, — вздохнула она, не глядя на Пола, — у меня такое чувство, будто я со стеной разговариваю.

Она продолжала мастурбировать с растущим наслаждением.

— Твоя отрешенность подавляет меня. В тебе нет ни великодушия, ни терпимости — ты эгоист. — Голос ее звучал холодно, безжизненно. — Я ведь тоже, знаешь, могу быть сама по себе.

Пол смотрел, как ритмично изгибается ее молодое тело,

и на глаза у него навернулись слезы. Он оплакивал не потерю ее надуманного детства и не убогое начало собственной жизни. Он оплакивал свою оторванность от рода людского.

Жанна выгнулась в оргазме и вытянулась на матрасе, опустошенная и обессиленная.

— Аминь, — произнес Пол.

Он долгое время сидел не двигаясь. Жанна наконец поднялась, собрала одежду и ушла в ванную, не взглянув на Пола.

В ванной на стоячей вешалке висел его пиджак.

Материал в мелкую ломаную клетку цвета перца с солью показался Жанне довольно заурядным; поддавшись порыву, она нашла ярлычок и выяснила, что пиджак был куплен в «Printemps», огромном универмаге неподалеку от Оперы. Поколебавшись, она обшарила боковые карманы, обнаружила несколько монет, использованный билет на метро от станции «Бир-Хаким» и сломанную сигарету. Поражаясь собственной смелости, она залезла в нагрудный карман, где оказалась пачка стофранковых купюр, но не было ни документов, ни удостоверения личности.

Дверь неожиданно распахнулась, вошел Пол. Он был в брюках и держал в руке старый кожаный портфель. Поставив его на раковину, он вытащил крем для бритья, мыло, длинный кожаный ремень, залоснившийся от правки множества лезвий, и опасную бритву с костяной рукояткой.

— И зачем я торчу с тобой в этой квартире? — спросила она его.

Не обращая внимания на Жанну, Пол стал намыливать лицо.

— Любовь? — предположила она.

— Скажем так: трахаемся на лету в сверхбаллоне на ходу.

Жанна не совсем поняла его слова, но догадалась, что это какая-то непристойная метафора, раскрывающая его взгляд на устремления человека.

— Значит, ты считаешь меня шлюшкой?

Английский аналог последнего слова дался Жанне с трудом, и Пол ее поддел:

— Чем-чем? Шлюпкой?

— Шлюшкой! — заорала она. — Шлюшкой, шлюшкой.

— Нет, ты всего лишь милая старомодная девушка, пытающаяся преуспеть в жизни.

Его тон оскорбил ее.

— Предпочитаю быть шлюшкой.

— Ты зачем лазила у меня по карманам? — спросил он.

Жанна ухитрилась скрыть удивление.

— Чтобы узнать, кто ты такой.

— Чтобы узнать, кто ты такой, — повторил он. — Что ж, если посмотришь как следует, то увидишь — я прячусь за молнией ширинки.

Она стала накладывать тени. Пол привязал ремень к крану и начал умело править бритву.

— Мы знаем, что он покупает одежду в большом универмаге, — сказала Жанна. — Этого мало, ребята, но это начало.

— Это не начало, это конец.

Настроение, в котором они пребывали в круглой гостиной, улетучилось. Холодный кафель ванной действовал отрезвляюще, но Жанна не хотела сдаваться. Она небрежно поинтересовалась у Пола, сколько ему лет.

— В субботу стукнет девяносто девять, — ответил он.