Последнее танго в Тегусигальпе
Шрифт:
– Ох, и не нравится мне это место, - проворчал Сашка Золотарев.
– Может, чуть дальше пройдем, а, Игорек?
– А что тебе не нравится?
– нахмурил густые брови товарищ Дятлов.
– Да гора эта. Мы, когда с фольклористами по деревням ходили, такие страсти про нее наслушались.
– Это какие же такие страсти?
– усмехнулся руководитель экспедиции.
Зине очень нравилось, как он улыбался. Хорошая была улыбка, широкая. Как у этого голливудского актера… Как же его? Хэмфри Богарт!
– А такие, - наседал Сашка, - что гора эта
– И что с того?
– спросил руководитель экспедиции.
– Нам теперь мертвецов твоих - бояться, что ли? Мы в войну фашиста победили, что нам мертвецы?
– Манси избегают Горы мертвецов, - продолжал Сашка.
– Здесь, по их поверьям, живет злой дух. Раз в девяносто девять лет манси вроде как совершают жертвоприношения, приводят на гору девятерых человек.
– И что?
– спросил кто-то из лыжников. Кажется, француз Колька. Самый, кстати, настоящий, наш, советский француз по фамилии Тибо-Бриньоль. Из-за этой фамилии его долго не брали в комсомол.
– А то, что и нас - тоже девять!
– с каким-то странным раздражением ответил Сашка.
– Значит, так, - сказал Игорь.
– Я, как начальник экспедиции, приказываю категорически отставить мракобесные настроения. Ни манси, ни их злые духи ничего нам не сделают. Народ манси хорошо и гостеприимно относится к русским.
– И к французам тоже!
– ляпнул Колька.
Все захохотали.
Колька был весельчаком. Однажды в походе он ночевал на стойбище манси. Жители заполярья оказались настолько гостеприимны, что предлагали пришельцам из большого мира не только ночлег и пищу, но еще и своих жен. В том, позапрошлогоднем походе все комсомольцы отказались от такой сомнительной чести. Воспользовался халявой, как оказалось, только француз Колька, тогда еще не комсомолец.
– И к французам, - усмехнулся Игорь.
– Так что бояться злых духов нам не стоит. Тем более, что их существование не подтверждается диалектическим материализмом. И, хочу добавить, что пробег наш посвящен какому событию? Правильно, XXI съезду коммунистической партии СССР. Поэтому старушечьи байки, комсомолец Золотарёв, мы в твоем исполнении слушать не будем.
Туристы радостно засмеялись и принялись обустраиваться. Кто-то сметал снег, расчищая место для палатки, кто-то уже начинал расставлять шесты и разводить костер.
В пути экспедиция была уже неделю. До поселка Вижай - конечного пункта их маршрута - оставалось еще одиннадцать дней пути.
После ужина стали готовиться к ночлегу. Лыжники быстро юркнули по спальным мешкам. А вот Зина заснуть не могла, ворочалась. Она так и не могла привыкнуть к ночным звукам, сопровождающим групповой ночлег. Кто-то из комсомольцев сопел, кто-то (кажется, Золотарев) храпел. А вот Тибо-Бриньоль во сне скулил. Тем, кто не знал француза Кольку, могло показаться, что он валяет дурака. Но Зина уже успела убедиться, что скулил он вполне себе по-настоящему.
Сон не шел. К тому же было холодно. Несмотря на то, что спала девушка, не снимая кофты и ватных
– Зинуль!
– услышала она шепот руководителя экспедиции.
– Иди сюда, что скажу!
Сердце ёкнуло. Она осторожно, стараясь не наступить ни на кого из спящих, приблизилась к товарищу Дятлову.
– Замерзла, девонька?
– Голос старшего был вкрадчив.
– Ну, так. Не сильно.
– Залезай ко мне, комсомолец Колмогорова, погреемся друг о друга.
Зина застыла в растерянности. Конечно, Игорь нравился ей, как мужчина, наверное, больше всех остальных. В остальных лыжниках чувствовалось, что они еще сопляки. А вот товарищ Дятлов был настоящим мужчиной. Умным, сильным, надежным. И, что немаловажно, похожим на американского артиста.
Впрочем, Тибо-Бриньоль тоже был похож на американского певца Элвиса Пресли, записи которого Зинка в прошлом году слушала у подружки на самодельной пластинке, сделанной из рентгеновского снимка. Музыка эта тогда показалась Зине несерьезной. Подружка рассказывала, что под эту музыку американские девки выплясывают в коротких юбках, а чтобы не светить трусами, изобрели чулки с перемычкой. А сам этот Элвис вытворяет на сцене такое, что его запретили показывать по телевизору ниже пояса. Подруги тогда пришли к выводу, что с таким упадком нравов Америка долго не простоит, а когда она рухнет, то наступит обещанный товарищем Хрущевым коммунизм.
– Ну, что застыла?
– Шепот руководителя вывел Зину из раздумий.
– Я сейчас, - сказала она и стала забираться в спальник к Игорю.
Зина не без труда втиснулась, и глава экспедиции тут же обнял ее и стал целовать с такой энергией, что Зина даже немножко испугалась. Поцелуи были колючими и холодными. Однако ничего иного не оставалось, и Зина стала пытаться обхватить его губы своими и засосать в себя.
– Что ты делаешь, дурочка?
– спросил товарищ Дятлов.
– Ты не целовалась, что ли, ни разу?
– Ну… - Хорошо, что в палатке было темно, и Игорь не видел, как она покраснела.
– Не всасывать надо, - пояснил глава экспедиции, - а вот так вот губами поглаживать. И языком, языком… Не бойся, не укушу.
Когда у Зины стало получаться, Игорь стиснул девичье тело еще крепче. Неожиданно его холодная ладонь пробралась Зине под свитер, майку, нащупала грудь. Зина охнула. Но начальник экспедиции все гладил отвердевший сосок, другой рукой стягивая с бедер Зины ватные штаны.
Девушка лежала, чувствуя непривычное возбуждение. Сейчас, во тьме палатки, ей казалось, что она лежит в одном спальном мешке вовсе не со старшим по тургруппе, а с самим американцем Хэмфри Богартом. По телу прокатилась жаркая волна. Она уже хотела, чтобы он, этот красивый американец, взял ее. И когда это случилось, Зина застонала, в первый раз за всю свою двадцатитрехлетнюю жизнь познав любовный голод такой небывалой силы. Мгновенная боль сменилась сладкой истомой. «Еще! Еще!» - просило Зинино тело. «Еще!» - жаждала ее душа.