Последнее убийство в конце времен

Тёртон Стюарт

Ей нужно еще время.

Ей нужно, чтобы дед продолжал оставаться центром ее жизни, каким был всегда; так же должно быть и дальше. Она хочет завтракать с ним по утрам, наблюдая, как его толстые пальцы неуклюже выбирают косточки из киви. Хочет слышать, как он хохочет на весь двор. Она хочет знать, почему ее дед, такой добрый, талантливый и сильный, должен умереть в шестьдесят лет, подчиняясь правилу, придуманному задолго до его рождения.

– Я вас оставлю, поговорите пока, – говорит Ниема, вставая и нежно кладя руку на плечо Матиса.

Она смотрит на него какое-то время, потом наклоняется,

шепчет что-то ему на ухо, целует в щеку и уходит.

– Что она сказала? – спрашивает Эмори.

– Пять, пять, – отвечает он, жуя хлеб.

– Что это значит?

– Понятия не имею. – Он пожимает плечами. – Я годами слышу от нее это, всякий раз, когда мне грустно или я подавлен. Однажды я спросил ее, что это значит, а она сказала, что это карта будущего, но так ничего и не объяснила.

– А тебе разве не интересно? – раздраженно спрашивает Эмори.

– Интересно, конечно, но если бы она хотела объяснить это мне, то объяснила бы.

Вытирая с рук масло и крошки хлеба, Матис тяжело встает и берет Эмори под руку.

– Как прошла ссора с отцом? – спрашивает он, меняя тему. – Отвлекла тебя от грусти? Ты ведь за этим ходила к нему.

Эмори бросает взгляд на залив, на лужицу света от фонаря у моря и тихо улыбается, и не думая отрицать правоту деда.

– Ага, мне стало легче, – сознается она.

– Ему, наверное, тоже. Вы с ним похожи. Ты, как и он, бежишь навстречу тому, что тебя пугает, и прочь от того, что любишь, – озадаченно говорит он. – Знаешь, а я закончил скульптуру. Пойдем, посмотришь.

Они выходят в прогулочный двор, где всю последнюю неделю работал Матис. Там на цыпочках стоит каменная Эмори, в ее руках – каменное яблоко, как будто только что сорванное с ветки настоящей яблони над ней.

– Тебе нравится? – спрашивает Матис, когда Эмори кладет подбородок ему на плечо.

– Нет, – честно отвечает она.

– Почему?

Ему любопытно, но он не обижен. Искусство в деревне – не святыня. Это настоящая общественная деятельность, почти всегда шумная, иногда отдающая вульгарностью. Поэта, которые читает вслух свои стихи, могут прервать каким-нибудь дурацким вопросом, ансамбль прямо посреди песни меняет музыканта, если тот не справляется с ритмом. Если актеру случится забыть реплику, зрители подсказывают ему, иногда придумывая свои, посмешнее. Бывает даже, что зрители полностью берут на себя роль. Эмори видела, как по ходу действия переписывались целые акты.

– Потому что она ничего не видит, не задает вопросов и совершенно счастлива здесь, – отвечает Эмори на вопрос деда. – Я – единственный человек в деревне, на кого она совсем не похожа.

Матис фыркает, хлопая себя по ляжке.

– И ты единственная, от кого можно услышать такой ответ, – восторженно восклицает он.

Эмори смотрит на огоньки в окнах общежития, наблюдает за силуэтами внутри, как они расчесывают волосы, готовясь ко сну.

– Я люблю нашу деревню, правда люблю, – говорит она тихо. – Просто я… есть вещи, которых я не понимаю, а все делают вид, будто их нет или что они есть, но это нормально.

Ее мысли обращаются к детству, когда она впервые обнаружила, что старейшины не ложатся спать с началом комендантского часа. Даже ребенком она понимала, что это несправедливо, но почему-то

никого больше это не волновало.

Я объяснила ей тогда, что жителям деревни требуется больше отдыха, чем старейшинам, но она не поверила мне. Ее сомнения окрепли, когда однажды утром она проснулась и нашла у себя в пятке занозу, которой не было там, когда она ложилась спать. Еще через две недели она обнаружила у себя на бедре свежую царапину, потом синяки на руке. Она так и не узнала, откуда они взялись.

Каждый раз я пыталась убедить ее, что она ошиблась, что повреждения уже были на ее теле, когда она ложилась спать, но Эмори была слишком наблюдательна, чтобы поверить в такую очевидную ложь. Она спросила отца, что с ними происходит, когда они засыпают, но он воспринял ее вопрос как богохульство. Она спросила мать, но та заявила, что слишком занята, ей некогда объяснять. Она спросила Матиса, а тот рассмеялся и взъерошил ей волосы. Тогда она подняла руку в классе и задала этот же вопрос Ниеме, которая задержала ее после уроков.

– Иногда мы будим вас после начала комендантского часа, – призналась она юной Эмори, похвалив ее за смелость.

– Зачем?

– Чтобы вы помогли нам.

– В чем?

– Я не могу тебе этого сказать.

– Почему мы ничего не помним?

– Потому что так лучше для вас, – немного виновато ответила Ниема.

Выйдя из класса, Эмори поделилась своим знанием со всеми в деревне, сразу и восхищаясь силой своих вопросов, и ужасаясь ограниченности полученных ответов. Она думала, что все будут поражены ее открытием, но большинство ее друзей, услышав новость, только пожали плечами, а кое-кто испугался ее дерзости.

С тех пор ничего не изменилось.

Яркую, солнечную жизнь деревни продолжает омрачать какая-то тень, и никого, кроме Эмори, не волнует, что в ней таится. Иногда она наблюдает за своими друзьями во время ужина и чувствует, что так же далека от них, как и от старейшин.

– Почему никто ни в чем не сомневается? – спрашивает она деда, снова возвращаясь мыслями к нему.

– Им нравится быть счастливыми, – просто говорит он.

– Ну и пусть будут счастливыми, разве я мешаю?

– Ответы, которых ты ищешь, – вот что может им помешать, – отвечает он, отмахиваясь от комаров; в сумерках они всегда наступают густыми, неумолимыми волнами. – Это моя последняя ночь здесь, – продолжает Матис как ни в чем не бывало. – Вот почему я все же скажу тебе то, что хотел сказать уже давно. Завтра утром, когда ты проснешься, у тебя станет на одного друга меньше, а у тебя и так с ними небогато. Отчасти это твоя вина. Ты умная девочка, Эм, но ты всегда была нетерпелива с теми, кто видит мир иначе, чем ты. Это не было проблемой, пока к ним не примкнула Клара.

– Клара выбрала Тею, – категорично заявляет Эмори.

– А Тея тебе не нравится.

– Она убила Джека. – Ее голос дрожит на имени мужа.

– Джек мертв, потому что он вышел в море в шторм и утонул, – замечает Матис.

– Но это был приказ Теи, – возражает Эмори. – Джек и все, кто был с ним в лодке, утонули, потому что они склонили головы и беспрекословно выполняли то, что им велели. Они не первые и не последние. Люди, которые выбирают Тею, умирают, а я не хочу, чтобы Клара стала одной из них.