Последнее воплощение
Шрифт:
— Ты совершенно права, я говорю о богах. Вернее, о боге.
— О Великом Первом Боге? — уточнила Комета.
— Нет. О боге вообще. Веришь ли ты, что все в мире предопределено и предначертано свыше?
— Мне все равно.
— Как все равно? — удивился мудрец.
— Очень просто. Если бога нет, либо ему нет до меня никакого дела, то и меня его существование не беспокоит. Если же в мире имеется бог или какая-то высшая сила, которая руководит всеми моими мыслями и действиями, то тем более нет смысла думать о боге, ведь он уже вложил в меня столько веры, сколько
— Но как же при таком мировоззрении ты хочешь чего-то получить от бога?
Комета смерила мудреца презрительным взглядом:
— Это ты хочешь что-нибудь получить от бога, или отобрать что-нибудь у других от имени бога. Я же всего добиваюсь сама. Я ни от кого не жду помощи или подсказки. Я не пытаюсь понять, предначертана ли моя судьба, или я сама создаю ее. Я просто поступаю так, как считаю нужным, делаю то, что хочу. Я — Богиня для самой себя. Я — Богиня для тех, кто хочет считать меня Богиней. Я — просто Комета для тех, кто хочет считать меня просто Кометой. Если ты так нуждаешься в богах, то должен воспринимать и почитать меня, как Богиню. Если ты в богов не веришь, то без твоих молитв и поклонений я прекрасно обойдусь!
Мудрец-проповедник был поставлен в тупик. Согласившись с Кометой, он должен был признать ее своей богиней. Не согласившись с ней, он должен был отказаться от веры в богов. Мудрец не мог решиться ни на один из вариантов. Он несколько раз открывал рот, но так и не смог произнести окончательный ответ. Паутина мыслей вокруг него то тускнела, то уплотнялась. Без помощи внешних высших сил его разум был слаб и беспомощен. Он ограничил свое сознание, отказал ему в самодостаточности и теперь пожинал плоды собственного богоискательства.
Точно такие же сомнения и колебания одолевали единомышленников мудреца-проповедника. Они разделились на два лагеря. Одни желали признать Комету Богиней, другие утрачивали веру в богов вообще. Единая паутина их философии рвалась и разлеталась на кусочки.
Комета подошла к следующему мудрецу. Он являлся разумным жуком величиной с лимузин «Валангар», на котором когда-то ездила Латэла Томпа. При приближении Кометы жук распрямил длинные усы-антенны и покрутил головой. Из-за фасеточных глаз невозможно было понять, куда он смотрит. У него было не слишком много единомышленников, и совместную паутину мыслей они создавали не очень густую. Зато их убеждения были твердыми и непоколебимыми, что придавало связующим нитям прочность толстых канатов.
— Ты не сможешь разрушить мою веру, потому что я ни во что не верю! — сразу заявил жук.
Несмотря на то, что его челюсти не могли воспроизводить звуки, слышимые человеческим ухом, на Измерениях Порядка все его прекрасно понимали, равно как и он понимал языки всех существ.
— Ты совсем-совсем ни во что не веришь? — хитро переспросила Комета.
— Совсем. Ни во что. Весь мир — иллюзия. Нет ничего истинного и нет ничего ложного. Все правда и все обман. На самом деле мира нет, потому что он слишком реален. Мир — порождение моего «Эго».
— Так ты точно вообще ни во что не веришь?
— Точно. А почему ты спрашиваешь об этом второй раз?
— Я хочу убедиться в абсолютной силе твоего неверия.
— Мое неверие не только прочно, оно еще и распространяется на все сферы мира материального и нематериального.
— Это хорошо. Тогда, разумеется, ты также не веришь в то, что ни во что не веришь?
— Как, как? — усы жука-мудреца беспокойно зашевелились.
— Если ты не веришь ни во что, то ты так же не веришь и в свое собственное неверие. А раз это так, то твое неверие разрушено.
— Не может быть! — усы жука беспомощно обвисли, но он еще не собирался сдаваться. — Если я не верю в свое неверие, то я также не верю в неверие своего неверия. А двойное неверие восстанавливает неверие изначальное.
— Отлично! — похвалила мудреца Комета. — Продолжай в том же духе! Ведь ты должен не верить в то неверие, которое не верит в неверие первое.
Жук сосредоточенно забормотал, загибая щетинки на одной из шести лап:
— Я не верю в то, что не верю в то, что не верю в то, что не верю в то, что не верю в то, что…
Чем дальше он углублялся в дебри собственного неверия, тем тоньше и слабее становилась паутина его философии. Вскоре она исчезла, как измышления мудрецов-учителей и мудрецов-проповедников.
Переплетения мудреных теорий растаяли без следа, и Комета наконец-то увидела цель своего путешествия к Центру Мироздания — кристалл Вечного Круговорота. Он был похож на многогранный драгоценный камень треугольной формы. Его цвет был трудноуловим и постоянно переходил из желтой гаммы в оранжевую, затем в золотую, затем в янтарную, а потом вновь окрашивался желтизной. Если кристалл находился на расстоянии вытянутой руки Кометы, то он был размером с человеческое сердце. Если расстояние до него равнялось нескольким световым годам, то он был огромен, как черная галактика Кубасура.
Комета не успела оценить размеры кристалла Вечного Круговорота, как его закрыло ослепительно-красное тело гигантского червя. Вновь обретшее плоть Божество Порядка обвило кристалл своими бесчисленными и бесконечными кольцами. Голова червя была обращена к Комете.
— Ты прошла два испытания, самозваная Богиня. Скажи, готова ли ты к встрече с мудростью Вечного Круговорота?
— Ты ошибаешься, Божество Порядка. Я не Богиня. Я хочу получить кристалл Вечного Круговорота, но не думаю, что он может дать мне мудрости больше, чем у меня уже есть.
— Тогда зачем тебе нужен этот кристалл?
Комета задумалась. Вообще-то кристалл нужен был Кубасуре. Кубасура стала ее частью, и вместе с ней «по наследству» досталось и это желание. Комета заглянула вглубь своей души, пытаясь отыскать среди множества прошлых воплощений сознание черной галактики. Но, к ее удивлению, даже следов Кубасуры там не оказалось. Словно не было между ними никакого союза, словно не соглашалась Комета стать ее воплощением. Но тогда каким образом она черпала силы из черной галактики?