Последние дни царской семьи
Шрифт:
– Видите ли, – сказал В. В., выслушав меня, – несомненно здесь юридическая неправильность. Но с точки зрения практической, которая сейчас должна превалировать, я должен высказаться в пользу принятого решения. При воцарении цесаревича Алексея будет весьма трудно изолировать его от влияния отца и, главное, матери, столь ненавидимой в России.
При таких условиях останутся прежние влияния и самый отход от власти родителей малолетнего Императора станет фиктивным; едва ли таким решением удовлетворится страна. Если же отстранить отца
Возбуждённый мною вопрос, ныне, после трагической смерти всех лиц, о коих шла речь, потерял, конечно, всякое практическое значение. Но в то время я считал его весьма важным, могущим иметь серьёзные последствия. Поэтому я чувствовал удовлетворение в том, что имел случай довести о нём до сведения тех, кто получил от Временного комитета Государственной Думы полномочия урегулировать вопрос отречения и в случае согласия на это Государя привезти в столицу соответственный документ.
Дальнейший разговор как-то не клеился…
Граф Фредерикс пытался, кажется, узнать у депутатов подробности сожжения его дома в столице, во время которого, как говорили, была сильно напугана его больная жена.
Но видно было, что и у почтенного восьмидесятилетнего старца его личные заботы отходили на второй план и что он полон был мыслями о тех событиях, кои совершались перед его глазами…
Минуты казались часами…
* * *
Но вот, наконец, вошёл Государь и принёс с собою текст манифеста, отпечатанный на пишущей машинке на нескольких белых листках телеграфных бланков. Насколько помню, это и был тот проект, который составляли в Ставке, но только несколько видоизменённый, соответственно последнему решению Государя.
Депутаты внимательно ознакомились с содержанием манифеста и просили о вставке в его текст нескольких слов, казавшихся им необходимыми. Государь, не возражая, охотно исполнил эту просьбу.
Затем Государем тут же у столика был набросан текст двух указов правительствующему Сенату; один – о назначении Верховным Главнокомандующим Великого Князя Николая Николаевича и другой указ – о назначении Председателем Совета Министров князя Георгия Евгениевича Львова.
Вопрос о передаче Верховного Главнокомандования Великому Князю, подсказанный, насколько помню, Н. В. Рузским, казался всем очевидно бесспорным; что же касается второго назначения, то таковое было сделано в соответствии с мнением, выраженным присутствовавшими при этом депутатами.
Побеседовав ещё несколько минут, Государь распростился со всеми, приветливо пожал всем нам руки и удалился к себе в вагон.
Я больше не видел отрёкшегося Императора…
Все стали выходить из вагона… Следуя сзади всех, я оглянулся,
У стен беспорядочно стояли отодвинутые стулья… Посредине вагона с особой рельефностью зияло пустое пространство, точно его занимал только что вынесенный гроб с телом усопшего!..
Почти 23 года Император Николай находился во главе страны, занимавшей одну шестую часть земной поверхности и имевшую население около 170 млн человек!..
Начиналась новая, неизвестная тогда ещё глава в истории России…
* * *
По окончании приёма у отрёкшегося Императора Главнокомандующий Северным фронтом генерал Рузский пригласил приехавших из столицы депутатов в свой вагон. – Надо было дождаться переписки набело манифеста и указов, равно как подписания их Государем. Надо было также дать некоторую передышку депутатам, потрясённым всем пережитым, прежде отправления их в Петроград, в обратный путь…
Выйдя на темноватую, плохо освещённую платформу, мы, к удивлению своему, увидели довольно большую толпу людей, молчаливо и почтительно державшуюся в некотором отдалении от царского поезда. Как проникли эти люди на оцепленный со всех сторон вокзал? На этом вопросе не пришлось останавливаться. Да и как было препятствовать стремлению русских людей в эти решительные минуты быть поближе к центру событий?!
К толпе подошёл Гучков. Он что-то говорил им, по-видимому, трогательное, волнующее…
Видно было, как люди снимали шапки, крестились – не то прощаясь с прошлым, не то обращаясь взором к неизвестному будущему… Поражало то спокойствие, почти величавость, с которым псковичи встретили вступление России на новый путь!.. Что-то ожидает их на этом пути?.. – думалось мне.
* * *
Через час или полтора в вагон генерала Рузского были доставлены подписанные Государем Манифест об отречении, в двух экземплярах, и Указы правительствующему Сенату о назначении Верховным Главнокомандующим Великого Князя Николая Николаевича и Председателем Совета Министров князя Г. Е. Львова.
Все эти документы были помечены 15 часами (3 часа пополудни) 2 марта 1917 года, то есть тем временем, когда Императором Николаем II в действительности было принято решение об отречении от престола.
Пометка документов именно указанным часом должна была, как мне казалось, отчётливо свидетельствовать в будущем о том, что решение отрёкшегося Императора было добровольным и вне давления на него со стороны прибывших от Комитета Государственной Думы депутатов.
* * *