Последние дни царской семьи

Блок Александр Александрович

«Высочайший Манифест от 2 марта 1917 года получил

Александр Гучков Шульгин.

Выдачей такой расписки и закончился для нас во Пскове тяжёлый своими переживаниями день отречения Государя.

Около 3 часов ночи на 3 марта депутаты выехали обратно в Петроград; часом же ранее оба литерных поезда, последовательно один за другим медленно

и бесшумно отошли от ст. Псков в направлении на Двинск, увозя отрёкшегося Императора и его Свиту в Ставку…

Содержание Манифеста и обоих упомянутых выше Указов правительствующему Сенату было немедленно по телеграфу передано текстуально в Ставку и Председателю «Временного правительства». За телеграфным же сообщением были отправлены по принадлежности в Петроград и подлинные указы. – Один экземпляр Манифеста об отречении приезжавшие депутаты взяли с собою; второй же экземпляр того же Манифеста хранился у меня в штабе до мая 1917 года. Когда же генерал Рузский оставил должность Главнокомандующего Северным фронтом, а я получил в командование 5-ю армию, этот экземпляр, при письме, был отправлен главе Временного правительства князю Львову. Перед отправлением документа в Петроград я приказал снять с него фотографический снимок, хранившийся у меня до большевистского переворота.

Дальнейшая судьба этого снимка, как и многих документов моего архива, мне не известна…

* * *

Вторую ночь мы без сна!.. Силы изменяют, а между тем обстановка столь ответственна, что приходится быть настороже, дабы невольно не сделать какой-либо оплошности в результате крайней усталости…

Опять тревога!.. События не ждут!.. С головокружительной быстротой мчатся они вихрем, друг друга обгоняя и не давая возможности сосредоточиться на каждом из них в отдельности!..

Уже в пятом часу утра на 3 марта, едва вернувшись домой с вокзала после отхода царских поездов в Ставку и отбытия депутатов в столицу, – вызов к аппарату.

Председатель Государственной Думы и Временного комитета М. В. Родзянко требует, чтобы переданный ему по телеграфу Манифест об отречении Императора Николая II и о передаче престола его брату Великому Князю Михаилу Александровичу не был объявляем.

– В чём дело? Почему же депутаты, вчера присланные из столицы, не были ориентированы в тех затруднениях, кои могут возникнуть? Почему они обошли без внимания сделанное им предупреждение о юридической неправильности отречения Государя, минуя сына, в пользу брата Михаила? И как вообще возможно скрыть уже отданный манифест, от которого ожидалось успокоение умов? – Мысли эти невольно отразились в моём докладе генералу Рузскому, который, одобрил их, поручил мне в этом смысле и передать его ответ Родзянке.

– Депутатов винить нельзя, – читали мы снова на телеграфной ленте, исходившей от М. В. Родзянко. – Дело в том, что неожиданно в столице вспыхнул такой солдатский бунт, который трудно себе представить. С регентством Великого Князя и воцарением наследника цесаревича,

быть может, и примирились бы, но воцарение Великого Князя как Императора абсолютно неприемлемо… В толпе, – продолжал далее Родзянко, – не замечая, по-видимому, противоречий в своих словах, только и слышно: «Земли и воли», «Долой династию», «Долой Романовых»… После долгих переговоров с депутатами от рабочих нам удалось прийти только сейчас к некоторому соглашению, в результате которого через некоторое время должно быть созвано Учредительное Собрание; это последнее и должно высказать свой окончательный взгляд на форму правления…

– Постараюсь временно приостановить распространение Манифеста, – отвечал генерал Рузский, – но не могу поручиться за успех: прошло уже много времени. Во всяком случае, приведение войск к новой присяге исполнено будет лишь по получении соответственного распоряжения из Ставки. Должен вообще поставить Вас в известность, что Императорский поезд покинул уже Псков и что, по закону, в случае отсутствия Верховного Главнокомандующего (Великий Князь Николай Николаевич находился в Тифлисе), его должность замещает Начальник Штаба, действующий его именем. Таким образом, ныне центр Ваших дальнейших переговоров должен быть перенесён в Ставку; меня же прошу впредь лишь ориентировать в происходящем…

* * *

В чьи же руки отрёкшийся Император передавал в столь трудное время Престол Всероссийский?

Великий Князь Михаил Александрович был младшим сыном Императора Александра III. Хотя он до рождения цесаревича 30 июля 1904 года и являлся наследником Российского престола, но никогда не играл активной роли в государственной жизни России и держался в некоторой тени. Даже в военной деятельности своей он достиг до войны лишь должности командира полка, и лишь в период мировой войны был поставлен во главе сначала конной дивизии, а затем кавкорпуса.

Во время царствования Императора Александра III о младшем его сыне Михаиле много говорили как о любимце царя, якобы унаследовавшем натуру и даже внешность своего могучего отца. Но с течением времени, Михаил Александрович превратился в худого длинного юношу, с довольно хрупким здоровьем и вполне женскими чертами характера.

Я не сказал бы, что Великий Князь Михаил Александрович производил впечатление очень способного человека, но он проявлял любознательность, и к нему влекли его необыкновенная скромность и деликатность.

Лично у меня с ним было лишь несколько мимолётных встреч.

Царский поезд в 1904 году. Император Николай II объезжает войска, отправляемые на Дальний Восток, на войну с японцами. Я состою при военном министре генерале Сахарове, сопровождающим Государя в его поездках. 11 часов вечера. Занимаюсь в своём отделении каким-то делом. Вдруг… стук в дверь…

– Войдите, – отвечаю изнутри.

Входит Великий Князь Михаил Александрович, видимо конфузясь.

– Простите, ради Бога… я, кажется, Вам помешал?..