Последние гардемарины (Морской корпус)
Шрифт:
Недаром на его плече покоилось святое знамя – эмблема Родины.
Недаром на его плечах черный орел Контр-Адмиральского чина. Он добыт храбростью, страданьем, ранами и удалью морскою. Нет, Кедров отступать не может и не должен!
Да и от кого отступать? Кто враг мой? Русские матросы? – эта «краса и гордость» революции – «взбунтовавшиеся рабы», как называл их Керенский. Больной, зараженный русский народ?
Мне ли покидать Родину, которой служил я с пламенной любовью, верою, правдою, честью моряка?
Мне ли идти в изгнание?..
Мне ли офицеру, Адмиралу Русского Императорского флота отступать перед русским матросом?
И вдруг мучительной мыслью прорезало мозг:
Трон пуст. Во дворце враги – узурпаторы. Бедный, бедный Государь! Мученик революции. Вспомнились большие голубые глаза и ласковая, отеческая улыбка на корабле «Петр Великий».
С тяжелой грустью обвел глазами корабли. – Крестил Вас Царь именами, даже имена переменили!..
Взглянул на небо. Вечерело. Сильный ветер гнал с севера серые и рыжие тучи на юг. А над ними выше плыли белые кучевые – точно корабли под парусами. «Тучки небесные – вечные странники», – подумалось ему: – «так и я поведу вас, корабли мои, с севера на юг в изгнание».
Солнце красным шаром спускалось над темно-синим морем. Верхние облака стали розовыми.
A нижние пурпурно-рыжими с разодранными седыми и лиловыми концами. Верхние проплывали, как белые корабли с перламутровыми парусами, a нижние складывались в уродливые головы, в дикие рожи, с косматыми гривами и тянулись длинными, тощими, хищными лапами в погоню за белой эскадрой.
– «Это мои корабли плывут наверху; а внизу – преследуют их красные чудовища. Не отступлю перед ними!»
Придя к такому решению, после долгой упорной борьбы, человек в штатском повернул свое бледное вдохновенное лицо к умолявшим его собеседникам и, взглянув им в глаза, своими потемневшими, как море, глазами громко сказал, улыбаясь:
– «Отойди от меня, Сатана!»
Солнце скрылось за горизонтом моря. Темные, лиловые тучи, точно обагренные по краям алой кровью, бешено неслись по темному небу. На белой пристани зажглись фонари и желтыми бликами легли на спины охранявших львов.
Простившись, те четверо разошлись и исчезли в темноте наступающей ночи. Ветер гудел и свистел по балкам, срывал цветы шиповника, потрясал тополя и кипарисы. К земле пригибались нежные туи. Море со смехом билось о берег, и в волнах, бегущих от крепости к Приморскому бульвару, слышались стоны, упреки и слезы; там глубоко под водою на чугунных балластинах, поднимались, как водоросли тонкие тросы и на них качались волнами, обглоданные рыбами, скелеты офицеров, невинных жертв своих матросов – мясников бескровной революции.
Если бы ушедшие могли понять голос этих волн, пропитанных солью и человеческой кровью, то они расслышали бы такие слова: «Кедров! Адмирал Кедров! во имя замученных братьев твоих, помоги, отступи, уведи от рук обезумевших изуверов остатки великого Русского флота. Спаси крест Андрея Первозванного от кровавых, грязных рук на него посягающих!»
Но
На другой стороне, там, где славной вершиной своей упирается в черное небо старый Малахов курган и где ветер боролся с корнями деревьев, слышались стоны, упреки и слезы. То кричала кровь офицеров, убитых в спину разбойниками красного террора, на том самом кургане, где их предки купили кровью славу Севастополя! И прогремел курган этот по всему свету славой защиты своей беспримерной. Там нашли смерть и позор неслыханный бедные потомки былых богатырей.
«Этого ли тебе мало?» – кричали голоса ночи: «Кедров! Адмирал Кедров! помоги! отступи! спаси, уведи остатки былой могучей Армии! Подними их на палубу родных кораблей, уведи ты их, хотя бы и в изгнание, ибо нет большого страдания, как умирать от руки братьев-палачей!»
Но напрасно старался ветер, напрасно старались волны донести этот ропот, стенанья и слезы до ушей и сердца Адмирала. Усталый с дороги, он спал в своей каюте и бледная луна освещала в окно его бледное, усталое, но все еще вдохновенное лицо.
И то, что не сумели ни ветер ни волны, чего не достиг искуситель, того достиг благородный рыцарь и рыцари поняли друг друга.
Правитель Юга России, Генерал барон Врангель, Главнокомандующий Белою Армией, пригласив на утро во дворец Адмирала Кедрова, обратился к нему, как офицер к офицеру с горячей просьбою принять тяжелый и ответственный пост Командующего Черноморским флотом и, в случае угрожающей и неминуемой опасности, спасти Флот и Армию в водах и на земле Дружественной, но чужой нам Державы.
«Видно, от судьбы не уйдешь», – подумал Адмирал Кедров: – «послужу тебе, родина-мать и на чужой воде и на чужой земле, коли ты, родная, сама того хочешь!»
Он пожал руку рыцарю Генералу и дал свое согласие, выразив желание иметь Контр-Адмирала H.H. Машукова своим начальником штаба. Все возликовали. Ветер за ночь улегся. Небо очистилось. На ярком солнце оно ласково играло синевой, как и глаза нового и последнего Командующего Русским Флотом.
На своем белом быстроходном катере с молодым Начальником Штаба, сам одетый в только что, срочно сшитую морскую форму с золотыми Контр-Адмиральскими погонами во флотской фуражке Царского времени, носился по рейду Севастополя, обходя все свои владения.
С этого дня и до дня печального, «черного» дня прощанья с великою Родиной, эти два человека неразлучно работали вместе. Всюду появлялись они энергичные, бодрые, вдохновенные надеждами, созидающие новые крепкие кадры команд, бодрящие падающих духом, ослабевающих в непосильной борьбе. Они собрали распадавшийся флот, обновили, освежили, очистили личный состав и приготовили к роковой минуте горького отрывания от груди Матери многих сотен тысяч горячо ее любивших детей, тот великий ковчег, на котором они спасли их всех от ревущих волн великого красного потопа.