Последние годы Атлантиды
Шрифт:
– Если да, то я был бы рад снова отведать шоколада, – ничуть не смущаясь, заявил Тир и побежал к маме.
– Сколько захочешь, – ответила я, но он уже не слышал.
Я улыбнулась ему вслед и пошла домой.
2. Тир
Мне всегда хотелось чего-то большего, нежели просто существовать, изо дня в день исполняя волю супериев.
Номос не велит господам убивать рабов или наказывать их без вины. Хозяин должен заботиться о своих инфериях, кормить их, предоставлять одежду и крышу над головой. Им не запрещено учиться в свободное время или иметь выходной, чтобы побыть с семьёй или же навестить родных, если они живут
Подчиняться супериям – единственная наша цель.
Меня ожидала такая же участь, как и многих других детей инфериев. До одиннадцати лет я буду мальчиком на побегушках, выполняющим любое несложное поручение, а затем меня разлучат с семьёй, и я буду изучать какое-нибудь ремесло в течение пяти лет, а после, в день совершеннолетия, в свои шестнадцать, на мне выжгут клеймо и передадут господину. До конца дней своих буду я слепо повиноваться ему одному, если он не решит меня обменять, продать или подарить. Тогда уже другой господин поставит на мне своё клеймо, и я буду служить ему.
С самых ранних лет видел я и мужчин, и женщин, чьи шеи и спины были сплошь покрыты гербами тех, кому они принадлежали. Сколько же боли приходилось терпеть им, пока раскалённая игла протыкала кожу, вводя внутрь подкрашенные чернила осьминога!
Нам в некотором роде повезло, ведь до восьми лет жил я с семьёй в Аталантии. Моя мать была швеёй при одной суперии, а отец служил поваром в том же доме. Однажды, добывая для обеда маленьких серебряных рыбок ихтиев, он заплыл слишком далеко. Его укусила гигантская ядовитая многоножка, и он едва успел добраться до матери, прежде чем скончался.
Через три года мою мать вместе со мной, а также четырьмя моими сёстрами и тремя братьями подарили Владыке Луппу (впоследствии я узнал, что он был отцом Агаты), и мы переехали в Инсулу.
У моей матери появилось второе клеймо – герб рода Диезатонов. Пока с ней проделывали эту процедуру, мне удалось ускользнуть в апельсиновую рощу, где я мог спастись от палящего солнца.
Там я впервые увидел свою Агату.
Она была типичной суперией, белокурой и голубоглазой, в белоснежном чистеньком платьице и белых гольфах. Такие гольфы могли и должны были носить до восьми лет только дети особо важных супериев, например, правителей полисов. Но для меня она явилась небесным вестником солнечного бога, спустившегося с небес, чтобы внести в мою жизнь лучик счастья.
Я представлял собой жалкий вид – лохматые волосы, груботканые штаны, – поэтому просто не мог представить, что она сядет рядом. Когда же это произошло, мне стало неловко оставаться рядом с ней, но отчего-то я не мог заставить себя уйти, и мне пришлось изображать из себя грубияна и делать вид, что я не замечаю её. Она же была безукоризненно воспитана и поделилась со мной своими лакомствами, а потом первая начала беседу. Но я не мог ни ответить ей, ни поблагодарить. Я никогда не пробовал шоколада, он всегда представлялся мне чем-то исключительным, но вот, попробовав его, я будто оказался на вершине счастья, но об этом не смел поведать Агате. Она просто не смогла бы понять чувств инферия.
Когда она снова заговорила, я заставил себя ответить. Наши взгляды впервые пересеклись.
Агата за пять минут рассказала мне о своей жизни почти всё, и, если бы не голос моей матери, я в ответ рассказал бы и ей о своих смятениях. И мне хватило духу, чтобы напоследок попросить её при следующей встрече принести для меня ещё шоколада.
Я нашёл мать и помог ей дойти до нашей хижины. После перенесённой процедуры она была слаба, однако вечером ей и всем детям было велено прийти к Владыке Луппу, чтобы он мог на нас на всех поглядеть и найти нам применение.
Сегодня мы впервые очутились в нашем новом доме, но все хижины рабов выглядели одинаково, и я не почувствовал, что нахожусь у других хозяев. У нас имелась лишь одна смена одежды из такой же грубой ткани как мои штаны, а деревянные фигурки, вырезанные отцом, заменяли нам игрушки. Больше у нас ничего не было. Номос не предписывал рабам иметь больше своих естественных потребностей.
К нашему немалому удивлению, в скором времени к хижине подошёл сам Владыка Лупп, а с ним Агата. Они были очень похожи, и я сразу догадался, что он её отец. Крайне редко суперии, особенно такие влиятельные, подходили к нашим хижинам. Дело было чрезвычайно важным, раз они соизволили снизойти до нас.
Все мы склонили головы перед ними, а потом Владыка жестом подозвал мою мать к себе. На её спине особенно выделялся ещё яркий от свежих красок герб Диезатонов, а чуть выше – побледневший герб прежней семьи. Отец Агаты долго разговаривал с матерью, но их голоса не доносились до нас, детей. Раз он взглянул прямо на меня, и моя душа едва не ушла в пятки – такая власть и сила просматривалась в выражении его лица. Маленькая суперия на меня даже не взглянула.
Когда они ушли, мать позвала всех нас и сказала, что она будет и здесь продолжать работать швеёй, на собственной фабрике жены Луппа, а все её дети будут «служками на побегушках», за исключением меня. По настоятельному требованию маленькой Агаты я освобождён от всех своих обязанностей, чтобы всегда находиться при ней и быть её товарищем в играх.
Мать не могла сдержать улыбки, когда описывала, какой чести я удостоен. Я мог проводить время не в трудах, а в невинных забавах, и это было отрадно для неё. По крайней мере, один её ребёнок будет иметь нечто, напоминающее настоящее детство.
Много позже узнал я, что Агата упросила отца подарить ей меня в качестве если не друга, то уж компаньона точно. Ему было интересно узнать, какой инферий так привлёк внимание его дочери, вот почему эти двое пришли к нам сами.
3. Агата
Я так привязалась к Тиру, что не расставалась с ним с раннего утра до позднего вечера. Он ожидал меня за дверьми трапезной, когда я принимала пищу, и был допущен не только в дом, но и в мои комнаты. В свою хижину он возвращался только на ночь.
Обычно инферии, проживающие и работающие в господском доме, не слишком хорошо относятся к тем, кто обитает в хижинах, построенных на хозяйской земле. Они считают себя более привилегированными из-за того, что могут ночевать под одной крышей с супериями, а обитателей хижин называют бродягами. Но к Тиру не относились так, и я однажды услышала, как две кухарки беседовали о нём.