Последние годы Сталина. Эпоха возрождения
Шрифт:
Растоптан принцип равноправия людей и наций, он заменен принципом полноправия эксплуататорского меньшинства и бесправия эксплуатируемого большинства граждан…»
Эта критика глобальной американизации со временем не потеряла актуальности. «Раньше, — отмечал он, — буржуазия считалась главой нации, она отстаивала права и независимость нации, ставя их «превыше всего».
Теперь не осталось и следа от «национального принципа». Теперь буржуазия продает права и независимость нации за доллары. Знамя национальной независимости и национального суверенитета выброшено за борт. Нет сомнения, что это знамя придется поднять вам, представителям коммунистических
Его короткая речь Тоже стала частью политического завещания. Ему уже шел 75-й год, и он думал о том, что будет со страной после него. По предложению Сталина состав Центрального Комитета на съезде был увеличен вдвое — избрано 125 членов и 111 кандидатов. Его выступление на пленуме ЦК 16 октября до сих пор не обнародовано, но уже то, что из двух часов, в течение которых продолжалось заседание, он говорил полтора часа, свидетельствует о необычности его речи.
Присутствовавший на съезде писатель К. Симонов свидетельствовал: «Говорил он от начала до конца сурово, без юмора, никаких листков или бумажек перед ним на кафедре не лежало, и во время своей речи он внимательно, цепко и как-то тяжело вглядывался в зал, так, словно пытался проникнуть в то, что думают о нем люди, сидящие перед ним и сзади.
И тон его речи, и то, как он говорил, — все привело всех сидевших к какому-то оцепенению».
Об этой последней политической сталинской речи сохранились лишь скудные воспоминания очевидцев. Вот как выглядит ее начало в записи и фрагментной интерпретации Л.Н. Ефремова:
«…Итак. Мы провели съезд партии. Он прошел хорошо, и многим может показаться, что у нас существует полное единство. Однако у нас нет такого единства. Некоторые выражают несогласие с нашими решениями.
Говорят, для чего мы значительно расширили состав ЦК? Но разве не ясно, что в ЦК потребовалось влить новые силы? Мы, старики, все перемрем, но нужно подумать, кому, в чьи руки вручим эстафету нашего великого дела, кто понесет ее вперед? Для этого нужны молодые, преданные люди, политические деятели.
А что значит вырастить политического, государственного деятеля? Для этого нужны большие усилия. Потребуется десять, нет, все пятнадцать лет, чтобы воспитать государственного деятеля.
Но одного желания мало. Воспитать идейно стойких государственных деятелей можно только на практических делах, на повседневной работе по осуществлению генеральной линии партии, по преодолению сопротивления всякого рода враждебных оппортунистических элементов, стремящихся затормозить и сорвать дело строительства социализма(курсив мой. — К.Р.). И политическим деятелям ленинского опыта, воспитанным нашей партией, предстоит в борьбе сломить враждебные попытки и добиться полного успеха в осуществлении наших великих целей.
Не ясно ли, что нам надо поднимать роль партии, ее партийных комитетов? Можно ли забывать об улучшении работы партии в массах, чему учил Ленин? Все это требует притока молодых, свежих сил в ЦК — руководящий штаб нашей партии. Так мы и поступили, следуя указаниям Ленина. Вот Почему мы расширили состав ЦК. Да и сама партия намного выросла.
Спрашивают, почему мы освободили от важных постов министров видных партийных и государственных деятелей. Что можно сказать на этот
Работа министра — это мужицкая работа. Она требует больших сил, конкретных знаний и здоровья. Вот почему мы освободили некоторых заслуженных товарищей от занимаемых постов и назначили на их место новых, более квалифицированных, инициативных работников. Они молодые люди, полны сил и энергии. Мы должны их поддержать в ответственной работе.
Что касается самых видных политических и государственных деятелей, то они так и остаются видными политическими и государственными деятелями. Мы перевели их на работу заместителями Председателя Совета министров. Так что я даже не знаю, сколько у меня теперь заместителей.
Нельзя не коснуться неправильного поведения некоторых видных политических деятелей, если мы говорим о единстве в наших делах. Я имею в виду товарищей Молотова и Микояна.
Молотов — преданный нашему делу человек. Позови, и, не сомневаюсь, он, не колеблясь, отдаст душу за партию. Но нельзя пройти мимо его недостойных поступков. Товарищ Молотов, наш министр иностранных дел, находясь под «шартрезом» на дипломатическом приеме, дал согласие английскому послу издавать в нашей стране буржуазные газеты и журналы.
Почему? На каком основании потребовалось дать такое согласие? Разве не ясно, что буржуазия — наш классовый враг, и распространять буржуазную печать среди советских людей — это, кроме вреда, ничего не принесет?
Такой неверный шаг, если его допустить, будет оказывать вредное, отрицательное влияние на умы и мировоззрение советских людей, приведет к ослаблению нашей коммунистической идеологии и усилению идеологии буржуазной. Это первая политическая ошибка товарища Молотова.
А чего стоит предложение товарища Молотова передать Крым евреям? Это грубая ошибка товарища Молотова. Для чего это ему потребовалось? Как это можно было допустить? На каком основании товарищ Молотов высказал такое предложение?
У нас есть еврейская автономия. Разве этого недостаточно? Пусть развивается эта республика, а товарищу Молотову не следует быть адвокатом незаконных еврейских претензий на наш Советский Крым. Это вторая политическая ошибка товарища Молотова. Товарищ Молотов неправильно ведет себя как член Политбюро, и мы категорически отклоняем его надуманные предложения.
Товарищ Молотов так сильно уважает свою супругу, что не успеем мы принять решение по тому или иному важному вопросу, как это быстро становится известным товарищу Жемчужиной. Получается, будто какая-то невидимая нить соединяет Политбюро с супругой Молотова Жемчужиной и ее друзьями. А ее окружают друзья, которым нельзя доверять. Ясно, что такое поведение члена Политбюро недопустимо».
«Говорилось это жестко, местами более чем жестко, — комментирует эти слова Сталина Симонов. — Это было настолько неожиданно, что я сначала не поверил своим ушам… В зале стояла страшная тишина… у членов Политбюро были окаменелые, напряженные, неподвижные лица».
— Теперь о товарище Микояне, — продолжал Сталин. — Он, видите ли, возражает против повышения сельхозналога на крестьян. Кто он, наш Анастас Микоян? Что ему не ясно?
Мужик наш должник. С крестьянами у нас крепкий союз. Мы закрепили землю за колхозами навечно. Они должны отдавать положенный долг государству. Поэтому нельзя согласиться с позицией товарища Микояна…»