Последние хозяева кремля. «За кремлевскими кулисами»
Шрифт:
Что думал Горбачев, смотря этот фильм? Понимал ли он, что без раскаяния невозможно преодолеть тот глубокий духовный кризис, который лежит в основе признанного им самим кризиса экономики? В своей книге он приводит такую притчу: „Подходит путник к людям, которые возводят какое-то сооружение, и спрашивает у работников: что это вы делаетет? Один раздраженно отвечает: да вот, гляди, с утра до ночи чертовы камни таскаем... Другой встал с колен, распрямился и с гордостью сказал: видишь, Храм строим!”
Руками, запятнанными в крови, Храмы не возводят. И контуры того храма, который намерен построить Горбачев и который помочь ему строить он зовет советских граждан, не многим отличаются от зданий, возведенных его предшественниками. Он по-прежнему пытается убедить
ПОДТАИВАНИЕ "ВЕЧНОЙ МЕРЗЛОТЫ”
Когда в начале 60-х годов Хрущев обещал советским людям, что к 1985 году у всех будут бесплатные квартиры, бесплатные обеды на предприятиях, бесплатный городской транспорт, не говоря уже о бесплатном образовании и медицине, то он, возможно, искренне верил, что всего этого можно достичь. Ведь ресурсы страны безграничны. Если же он знал, что это неосуществимо, то рассчитывал, что его обещания все равно никто не запомнит. Вот в этом он оказался прав.
К тому времени, когда в июне 86-го года Горбачев встретился с писателями, о хрущевских обещаниях никто уже и не вспоминал. Он говорил так, будто не было всей предшествующей истории. Никого между Лениным и им, Михаилом Горбачевым, которому теперь вот все приходится начинать сначала. Впрочем, у нас есть запись его обращения к писателям:
’’Каждый день приносит факты — один хлеще другого — о том, как трудно приходится тем, кто берет на себя ответственность и кто идет по линии ХХУ11 съезда партии. Эти люди совершенно не вписываются в существующую систему. И вызывают сопротивление.
Между народом, который хочет изменений, который мечтает об этих изменениях, и руководством есть управленческий слой — аппарат минстерств, партийный аппарат, который не хочет переделок, не хочет лишения прав, связанных с привилегиями.
У нас очень много людей, которые пользуются своим положением. У нас ничто так не эксплуатируется, как должностное положение.
...Пусть не все решения, которые мы принимаем сегодня, правильные. Пусть мы в чем-то ошибаемся. Но мы хотим действовать и не хотим сидеть сложа руки, чтобы процесс шел мимо нас.
Вот национальная трагедия — пьянство. ’’Пьяный бюджет”. Люди хо- тят„сухого закона” В то же время из очередей доходят всякие эпитеты: „минеральный секретарь”, всякие анекдоты про Горбачева: „Будем пить по-прежнему, откопаем Брежнева”. Нет, не сойдем с этого пути. Знаю, что и писатели любят заехать в ЦДЛ и выпить. Знаю, что из очередей доходят письма с угрозами, но мы не поддадимся этим настроениям. Будем спасать народ, особенно славянский народ, потому что это, хотя перешло на мусульман и Кавказ, но так, как страдает славянская часть населения, то есть русская, украинская, белорусская, никто не страдает. Эти цифры страшны, не будем вас пугать, но не будем от этого уходить, будем бороться.
Второе — все начать с партии. Не будет двойной морали в партии. Двойной законности. Это очень тяжело... Хозяйство расстроено, а мы находимся только в начале, в самом начале пути. Те, кто думает, что мы за месяц-два перестроимся, — наивные люди!
... Поколения должны пройти, чтобы нам действительно перестроиться. Должны пройти поколения... Перестройка идет очень трудно. У нас нет оппозиции. Каким же образом мы можем контролировать сами себя? Только через критику и самокритику. Самое главное — через гласность. Не может быть общества без гласности. Мы и здесь учимся. Демократизм без гласности не существует. Но в то же время демократия без рамок — анархия.
Я очень искренне говорил перед вами, без всякого двойного счета. Честно сказал о сложнейших проблемах. И в этой связи мы хотели бы задать старый вопрос: ” С кем вы, мастера культуры?”... Если мы начнем заниматься прошлым, мы бы всю энергию убили. Мы бы столкнули лбами народ. А нам надо идти вперед... Мы пока еще ничего не сделали, только начали путь, который кажется правильным, потому что в центр поставили человека.
О заседаниях Политбюро. Бывают столкновения, споры. Два-три года откладывали, теперь мы хотим действовать. Общество созрело для поворота. Если мы отступим, общество не согласится на возвращение. Надо сделать процесс необратимым. Не мы — так кто же? Если не сейчас — то когда?
Наш враг нас разгадал. Их не пугает наша ядерная мощь. Они не начнут войну. Их волнует одно: если у нас разовьется демократия, если у нас получится, то мы выиграем”.
Речь Горбачева в советской печати несмотря на призывы к гласности не была опубликована. Если вчитаться в нее, то возникает образ импульсивного, самовозбуждающегося человека. Тип, весьма распространенный среди южан. Они действительно верят в то, что говорят, пока говорят. Им нравится слышать звук собственного голоса, наблюдать за собой как бы со стороны, какое они производят впечатление на окур-жающих своими словами, костюмом, прической, жестом. Но они так же легко переходят от одного настроения к другому и быстро увлекаются чем-то новым.
По-видимому, Горбачев увлекся идеей демократизации. Он прав, когда говорит, что дело это трудное. И многое просто невозможно изменить сразу. Но есть и то, что можно было изменить сразу. Так, когда он указывает на зло партийных привилегий, то ему же первому и следовало бы показать пример отказа от них. Почему бы Михаилу Сергеевичу не сообщить народу, какова его зарплата, сколько он платит за квартиру, где и как покупает продукты его жена, во что обходятся государству его многочисленные дачи. Такому примеру последовали бы и остальные. Но от привилегий генсек отказываться не спешил. И это когда тем же писателям он признается, что на его родном Ставрополье хоть шаром покати — „сегодня ничего нет”.
Обращаясь к писателям, Горбачев говорит: „Если мы начнем заниматься прошлым, мы бы столкнули лбами народ”. Но ведь прошлым можно заниматься по-разному.
В 84-м году Молотов, которого генеральный прокурор СССР однажды публично назвал преступником, был восстановлен в партии. В архивных записях были произведены соответствующие изменения, и перерыв в его партийном стаже исчез. Как справедливо замечает известный английский историк Конквест: „Особенно позорно то, что, рассказав правду или часть правды о Молотове, незаконно даже по сталинским нормам приказывавшем расстреливать людей, партия возвратила его в свои ряды. Это весьма зловещее указание на то, как коммунистическая партия относится к своему прошлому и к таким страшным преступникам, каким был Молотов. Приходишь к выводу, что партия стремится замять все это дело. Не было необходимости выставлять его на всеобщее обозрение. Не было надобности и в его реабилитации”. И в ноябре 86-го года Вячеслав Молоков умер уважаемым партийным пенсионером союзного значения.