Последние письма немцев из Сталинграда
Шрифт:
Вот это, фройляйн Ади, и есть самая важная причина. Потому что веру легко демонстрировать на бумаге, но если этого солдата, как нас тут, в разрушенном городе на Волге, будут предавать и продавать, если этот солдат, как мы здесь, поймет, что вся его вера в хорошее дело была просто бессмысленным времяпрепровождением, то надо предостеречь всякого, кто будет внушать солдату эту веру!
37
…Утром нам сказали, что мы можем написать домой. Я твердо знаю, что это в последний раз, другой возможности уже не будет. Ты знаешь, что
И, быть может, тебе станет легче, когда ты узнаешь, что последнее письмо человека, которого ты любила, обращено к тебе, потому что я просто не могу написать Кароле и попросить ее передать тебе от меня привет. Поэтому я обращаюсь к тебе, дорогая Эрна, в этот час с последней просьбой: будь великодушна и прости мне те обиды, что я причинил тебе, пойди к ней (она живет у родителей) и скажи, что я благодарен ей за очень многое и через тебя, через мою жену, шлю ей привет. Скажи ей, что она много значила для меня в последнее время и я часто думал о том, что будет, если я вернусь домой. Но скажи ей, что ты значила для меня больше и что я хоть и глубоко грущу о том, что не вернусь домой, все же рад, что судьба сама продиктовала мне этот выход, потому что он избавит всех нас троих от ужасных мучений.
Так что же важнее, Бог или судьба? Я совершенно спокоен, но ты не можешь себе представить, как трудно высказать за один час все, что у тебя на душе.
О многом еще надо написать, о бесконечно многом, но именно поэтому надо не слишком долго водить пером по бумаге и найти нужный момент, чтобы выпустить его из рук. Точно так же, как я теперь выпускаю из рук свою жизнь.
Из всей моей роты осталось только пять человек. Вильмсен еще жив. Все остальные, остальные… слишком устали. Ну разве не прекрасная формула для этого ужаса? Но что пользы в том, что ты теперь все знаешь! Поэтому пусть в твоей памяти я останусь человеком, который под самый конец все-таки одумался и решил остаться твоим мужем и попросить у тебя прощения, более того, попросил тебя сказать всем, кого ты знаешь, и Кароле тоже, что я вернулся к тебе именно в то мгновение, которое навсегда отнимет тебя у меня.
38
…Я хотел написать тебе длинное письмо, но мысли мои рассыпаются, как дом'a под артиллерийским обстрелом. У меня еще десять часов впереди, а потом я должен отправить это письмо. Десять часов — это много, когда приходится ждать, но очень мало, когда любишь. С нервами у меня все в порядке. Вообще-то я тут, на Востоке, совершенно вылечился — ни простуд, ни насморков, — это единственное добро, которое принесла мне война. Нет, пожалуй, она подарила мне еще одну вещь: я понял, что люблю тебя.
Странно, что многие вещи замечаешь лишь тогда, когда можешь их потерять. Через любые расстояния прокладывается мост от сердца к сердцу. По этому мосту я посылал тебе весточки, рассказывал о наших буднях,
Всю правду я хотел тебе рассказать, только если бы вернулся домой, а потом мы бы больше уже никогда не говорили о войне. Ну а теперь тебе придется узнать эту правду раньше, последнюю правду. Больше я написать тебе не смогу.
Пока есть берега, всегда будут существовать мосты, и мы должны иметь мужество вступать на эти мосты. Один такой мост ведет к тебе, другой в вечность, и это для меня в конечном итоге одно и то же.
На этот последний мост я вступлю завтра, это литературное выражение должно обозначать смерть, но ты знаешь, что я любил называть вещи описательно, просто из любви к слову и к звуку. Протяни мне свою руку, чтобы дорога не была так трудна.
39
…Дорогой отец! Наша дивизия «готова» к большой битве, но эта большая битва не состоится. Ты, наверное, удивишься, что я пишу тебе по твоему служебному адресу, но то, что я хочу сказать тебе в этом письме, может сказать лишь мужчина мужчине. Ты сам найдешь подходящую форму, чтобы объяснить матери. Сегодня нам было сказано, что мы можем отправить письма. Тот, кто знает положение, понимает, что мы можем сделать это в последний раз.
Ты полковник, дорогой отец, и сидишь в Генштабе. Ты понимаешь, что все это значит, и поэтому можешь избавить меня от объяснений, которые звучали бы сентиментально. Все кончено. Я думаю, что это может продолжаться еще восемь дней, а потом дверца захлопнется. Я не хочу сейчас заниматься поисками причин, которые можно было бы привести за или против нашей ситуации. Эти причины теперь совершенно неважны и обсуждать их бесполезно, и если я все-таки хочу о чем-то сказать, то лишь о том, что вы должны искать причины и объяснения не у нас, а у вас, у того, кто несет ответственность за эту ситуацию. Не падайте духом. Особенно ты, отец, и те, кто разделяет твои взгляды. Но будьте начеку, чтобы еще большие несчастья не обрушились на нашу Родину. Пусть этот ад на Волге послужит вам предостережением. Прошу вас, помните об этом.
Ну а теперь наше положение на сегодняшний день. Из всей дивизии боеспособных осталось только 69 человек. Блейер еще жив, и Хартлиб тоже. Маленький Деген потерял обе руки, его, наверно, скоро переправят в Германию. Для него уже тоже все кончено. Расспросите тогда его о деталях, которые вам хотелось бы узнать. У Д. больше нет никакой надежды.
Мне очень хотелось бы знать, что он думает о положении и его последствиях. У нас еще есть два пулемета и четыреста снарядов. Один гранатомет и десять гранат. А в остальном только голод и усталость.
Берг с двадцатью солдатами покинул позиции без приказа. Лучше узнать, что тебя ждет через три дня, чем через три недели. Упрекать его не могу.
Под конец о личном. Ты можешь быть уверен в том, что все, вплоть до самого конца, будет как надо. Конечно, немного рановато в тридцать, но что поделаешь.
Не надо сантиментов. Пожми за меня руки Лидии и Елене. Поцелуй маму (поаккуратнее, старый вояка, думай о ее сердце). Поцелуй Герду. И привет всем остальным. Руку к каске, отец, старший лейтенант докладывает тебе о своем отбытии.