Последние пылинки
Шрифт:
– Нормально, Настён. Все у меня хорошо.
В последние дни он отвечал, что терпимо. Коробки с таблетками росли у его кровати в геометрической прогрессии, и Настя боялась, что придет как-нибудь в гости, а дед совсем пропал за блистерами и баночками, будто заживо погребенный под лекарствами.
Но он не жаловался. А она не хотела его расстраивать.
– Поставь чаю, – попросил дед, разделавшись с картошкой. – Ух, ну и вкусная, зараза… Обопьюсь теперь.
– Пей, кто ж тебе
– Тащи, – мигом согласился дед.
– Воду пей, алкоголик! – рассмеялась она и водрузила чайник на плиту.
Они сидели напротив друг друга и молчали. Он упрямо делал вид, что смотрит в окно, а не на Настю, а вот она не скрывалась – рассматривала его кустистые брови с седыми волосками, широкий набрякший подбородок, капельки пота на сморщенной шее.
Он такой же, как и всегда. Просто фотографии все врут.
Чайник закипел, заплевался паром. Дед неловко привстал с табуретки, но Настя его опередила:
– Сиди! Я сама.
Схватилась за чайник, но схватилась плохо – горячая ручка выскользнула из ладони, и кипяток хлынул на пол. Настя рефлекторно отпрыгнула в сторону, взвизгнула, отдернув пальцы. Чайник покатился по линолеуму и замер в углу, исторгнув из себя всю горячую воду.
– Не обожглась?! – гаркнул дедушка, на миг его голос окреп и возвысился. – Настя! Не обожглась?
– А? – она подняла осоловелые глаза, и только тогда почувствовала горячую боль, что разливалась под кожей.
Рукав свитера насквозь пропитался кипятком.
– Сымай! – дедушка подскочил к ней, словно в его теле откуда-то взялись силы. Потянул свитер вверх: – Сымай быстро, ну! А, Настёна, горе луковое.
Свитер Настя стянула через голову, отбросила к батарее и зашипела, разглядывая руку. Красная, но не багровая, жить можно. Щиплет только, зараза, жжет изнутри.
– Иди сюда, – дед поволок ее к раковине, выкрутил ледяную воду на полную и сунул внучкину руку под холод. На миг стало легче, а потом кожа и вовсе онемела. Боль поутихла.
– Все нормально! – сказала Настя деду, только бы он не волновался.
Но белизна уже разлилась по дряблым щекам.
– Сейчас принесу, – засуетился дед, пытаясь обогнуть горячую лужу. Сделать это в тесной кухоньке было не так-то просто, но он управился, даже не замочив розовые тапки с помпонами. Это Настя ему подарила на первое апреля, чтобы дед не мерз. А он тогда в отместку высыпал на Настю целый пакет муки.
Хорошее было времечко…
Дед вернулся из ванной с бело-желтым куском хозяйственного мыла. Настя поморщилась:
– Дед, ну чего ты, в самом деле, как наседка… Не больно даже.
– Держи сказал, а то жар в руку уйдет. А как охладит немного, намажешь
Настя попробовала вытащить руку из-под воды, но боль подступила с новой силой, и опять пришлось спасаться холодом.
– Это что еще такое?
И только тут Настя вспомнила, что ей нельзя снимать свитер.
Глянула на деда – так и есть. Смотрит на ее плечо, на безобразный темно-лиловый синяк под рукавом футболки.
Губы у деда посинели.
– Да ладно тебе, – поморщилась Настя, пытаясь натянуть рукав пониже. – Подумаешь, ударилась.
Дед ничего не ответил. Мрачно глянул на Настю из-под бровей, и она поежилась – плохой знак. Дед злится, ох как злится. Если быстро не погасить, то…
Поздно. Дед потянулся к пластмассовой вешалке, снял тяжелое полотенце с вышитыми подсолнухами. В ворсинки давным-давно въелись багровые пятна от свеклы, которые Настя уже тысячу раз пыталась отстирать и содой, и порошками, и даже…
Дед взял полотенце в руку. Скрутил в тугой жгут.
Свекольные пятна почудились кровью.
– Ой-ой, – неловко улыбнулась Настя. – Дед, и что ты делать будешь? Полы протирать?
– Угу, – тяжело ответил он. – Вот только убью свою внучку-обманщицу, и сразу за полы возьмусь.
– Дед, не смей! – пискнула она и в один прыжок очутилась у двери. Засмеялась через силу. – Ну чего ты, а? Я и так ведь пострадавшая....
– Вижу. Все я вижу.
– Дед, не вздумай! – крикнула она из прихожей. – Я так орать буду, что соседи полицию вызовут!
– Пусть вызывают.
– Тебя в обезьянник посадят, как злостного нарушителя!
Он пошел следом. Дышал с трудом, с отчаянием. Комкал в руках толстый жгут.
Настя нырнула в комнату, запрыгнула с ногами на дедову кровать. Он вырос в проходе – прямые плечи, остекленевшие глаза и сжатые губы, будто и вовсе исчезнувшие с лица.
– Это жестокое обращение с детьми, – ляпнула Настя. Он, привыкший к ее фразочкам, отчеканил:
– Ты уже большая, Настёна. И отвечать за все надо по-взрослому.
– Дед, ну перестань, правда! – взмолилась она, отступая. – Я тебе все-все расскажу!
– А куда ты денешься.
Он выдохнул. Развернул полотенце, промокнул влажный лоб, а потом бросил тряпку на письменный стол. Присел на кровать, сгорбился и запыхтел, словно остывающий котел.
– Деда, – опасливо позвала Настя, готовая совершить невероятный прыжок и снова скрыться в прихожей. – Ты ведь на меня не злишься, ага?
– Ага, – тихо ответил он. – Димка, да?
– Деда, ну зачем тебе эти проблемы, потом сердечко барахлить будет, да и вообще… – забормотала Настя, но дед не купился. Оборвал: