Последние Рюриковичи и закат Московской Руси

Зарезин Максим Игоревич

Между тем, А.А. Зимин проницательно, хотя и вскользь, замечает, что поход Данилы Адашева был «широко задуман». Конечно, не в том смысле, что десант на полуостров должен был решить стратегические задачи, а в том, что рейд адашевского отряда являлся составной частью большой кампании. Но в чем же тогда состоял план сторонников наступления на юг? Р.Г. Скрынников на основании распоряжений Разрядного приказа, заключает, что главная цель Данилы Адашева в свете «грандиозных военных замыслов» его брата заключалась в том, чтобы выманить Орду из Крыма и разгромить ее в решающем сражении. Однако многочисленное русское воинство, которое должен был возглавить сам Иван, напрасно простояло за Тулой на реке Шиворонь до конца лета, тщетно поджидая Орду [813] .

813

Скрынников

Р.Г. Великий государь Иоанн Васильевич Грозный. С. 169.

Но и эта трактовка событий 1559 года не выглядит убедительной. Успешная десантная операция на западе Крыма доказала, что татары не способны собрать силы даже для защиты собственной территории. В этих условиях рассчитывать на то, что Орда двинется в тысячеверстый поход на Москву, чтобы сразиться с основными силами русских, и ради этого держать в ожидании войско под Тулой, которое могут легко обнаружить ордынские лазутчики, – вряд ли опытный и рассудительный Алексей Адашев мог быть автором столь легкомысленного плана.

Более обоснованной представляется точка зрения А.В. Виноградова, который отмечал, что выдвижение войск к Туле означало подготовку фронтального столкновения русских и крымских сил, и поход носил «явно наступательный характер» [814] . Труднее согласиться с другим мнением исследователя: отказ от выступления «великого войска» явился следствием неудачных переговоров между Русью и Литвой, так как московская рать ожидала помощи западного соседа. Экспедиция Данилы Адашева наглядно показала, что успех достижим собственными и, причем, весьма ограниченными силами.

814

Виноградов А.В. Внешняя политика Ивана IV Грозного. С. 153.

Б.Н. Флоря приписывая Алексею Адашеву «сложный… замысел» [815] также полагает, что Адашев рассчитывал склонить Великое княжество Литовское к союзу против Крыма. Действительно, в феврале 1558 года к королю Сигизмунду II Августу прибыл московский посол Р. Орефьев, который предложил польскому монарху помощь против наступавших на него крымских татар. Как полагает Б.Н. Флоря, общий итог переговоров был положительным, и Москва имела основания для оптимизма [816] . Только нужен ли был Грозному договор с Речью Посполитой? Напомним, что в 1558 году, когда Орефьев вел переговоры о возможном союзе, московские отряды появились в окрестностях Риги, через которую шел основной поток товаров из Литвы в Западную Европу, и даже в Курляндии – на самой литовской границе.

815

Флоря Б.Н. Иван Грозный. С. 131.

816

Там же. С. 132.

В том же 1558 году подданный Сигизмунда Дмитрий Вишневецкий по указанию российского правительства направился в Кабарду, чтобы там собрать войско против Крыма. Наконец, Москва активно поддерживала зарождение запорожской вольницы. Против кого московиты обернут оружие, когда их нынешний противник будет побежден? Какой вывод могли сделать политики в Вильно и Варшаве? Если русским удастся одолеть и татар, и Орден, Литва окажется зажатой с трех сторон русскими силами. Заключение договора с Москвой для западного соседа было сродни самоубийству. Этого не скрывали сами литовцы. «И только крымского избыв, и вам не на ком пасти, пасти вам на нас», – без обиняков заявил один из литовских послов своим русским собеседникам [817] .

817

Там

же. С. 133.

На самом деле ни Москва, ни Литва не рассчитывали всерьез на заключение союза, каждая из сторон надеялась навязать сопернику свою игру, рассчитывая затянуть время. Все говорили о Крыме, а думали о Ливонии. Литовцы намеревались заключить союз с Крымом, чтобы отвлечь силы русских от Прибалтики, а русские – запутать Литву в войну с Крымом и затруднить вмешательство соседей в ливонские дела. В Москве, очевидно, уже знали, что в сентябре 1556 года между Орденом и Великим княжеством Литовским было заключено соглашение, направленное против России.

Исход этой игры был более важен для Москвы, которая фактически уже вела войну на два фронта, в то время как Литва еще не предпринимала никаких военных приготовлений. Когда в марте 1559 года в Москву прибыло литовское посольство с требованием уступить все завоеванные русскими территории, включая Смоленск, наша сторона, словно не замечая ультимативного характера претензий, говорила о «вечном мире», даже соглашаясь оставить Сигизмунду II «все свои старинные вотчины» – белорусские и украинские земли. При этом польско-литовская сторона недвусмысленно требовала, чтобы «российский государь жил мирно с лифляндцами» [818] . В этих условиях сомнительно, чтобы состояние литовско-российских отношений имело решающее значение для военной кампании против Крыма летом 1559 года.

818

Виноградов А. В. Внешняя политика Ивана IV Грозного, С. 167.

Иван и его «братья»

Начиная с 1551 года Москва настойчиво поднимала перед Орденом вопрос о притеснениях русских купцов и православного духовенства. Наконец в 1554 году Русь и Ливония заключили договор, по которому Орден обязывался выплатить с накопившимися недоимками так называемую Юрьевскую дань и гарантировал свободу судоходства и торговли. Ливонская сторона обязывалась восстановить разрушенные русские кварталы в своих городах, вернуть захваченные церкви. Практически ни один из пунктов соглашения Орденом выполнен не был. Более того, как мы уже говорили, ливонцы договорились с Литвой о союзе против Москвы. После неудачного визита ливонских послов в Москву в начале 1557 года решение о военном вмешательстве было, очевидно, уже принято. Наверняка у Алексея Адашева и Ивана Висковатого к тому времени имелся план действий в отношении Ордена, который они предложили государю.

Напомним, что Ивану к началу Ливонской войны исполнилось 27 лет. Всего лишь 27! Это пылкий и тщеславный молодой человек, мечтающий о бранных подвигах, уже осиянный лучами славы при взятии Казани. А тут ощутимо запахло настоящей, большой войной. Перспектива победы над потомками рыцарей подхлестнула горячее воображение Ивана, раздразнила его самолюбие. Да, он уже заслужил репутацию покорителя Казани, таким он и останется в памяти соотечественников, но кто в Европе догадывался о существовании волжского ханства на Волге и о его исчезновении с политической карты?

Царь Иван – человек безграничного честолюбия и бурного воображения – явно тяготился узкими национальными рамками. Грозный стремился заявить о себе всему миру. Вторгаясь в Ливонию, правитель Руси вторгался в эпицентр европейской политики, становился ее заметным действующим лицом. Полтора века спустя воздействие «прибалтийского эффекта» в полной мере ощутил на себе Петр Первый. Взятие Азова получило широкий резонанс в Европе, и во время «Великого посольства» гостю европейских дворов воздавали должное за его ратный успех. Но поражение под Нарвой не только перечеркнуло в глазах Европы азовскую викторию, что монархи Старого Света на многие годы поставили крест на Петре как на фигуранте большой международной политики, и даже победа под Полтавой не привела к скорому пересмотру этой обидной оценки.