Последние свидетели (сто недетских рассказов)
Шрифт:
Тогда я не знала, это нам после войны люди рассказали, что родители наши были связаны с партизанами и с нашими военнопленными, которые работали на молочном заводе. Там работала и мамина сестра. Я одно помню: у нас сидели ночью какие-то мужчины, и, видимо, свет просвечивал, хотя окно было занавешено толстым одеялом, раздался выстрел – и прямо в окно. Мама схватила лампу и спрятала под стол.
…Мама что-то нам пекла из картошки, из картошки она могла сделать все, как сейчас говорят, сто блюд. К какому-то празднику готовились. Я помню, что в доме вкусно пахло. А отец косил у леса клевер. Немцы окружили дом и приказывают: «Выходи!»
– Дети, идите в хату.
Ее поставили к стенке под окном, а в окне – мы.
– Где твой старший сын?
Мама отвечает:
– Торф копает.
– Поехали туда.
Они заталкивают маму в машину и сами садятся.
Галя выбежала из хаты и кричит, к маме просится. Бросили и ее к маме в машину. А мама кричит:
– Дети, идите в хату…
Прибежал с поля отец, видно, ему передали люди, взял какие-то документы и бегом за мамой. И тоже крикнул нам: «Дети, идите в хату». Как будто хата нас спасет или там есть мама. Ждали мы во дворе… К вечеру залезли кто на ворота, кто на яблони: не идут ли наши папа с мамой и сестра с братом? Увидели – бегут с другого конца деревни люди: «Дети, кидайте хату и бегите. Ваших родных уже нет. А за вами едут…»
По картофельному полю поползли к болоту. Сидели там ночь, стало всходить солнце: что нам делать? Я вспомнила, что в колыбельке мы забыли маленькую. Пошли в деревню, забрали маленькую, она была живая, только посиневшая от крика. Брат Иван говорит: «Корми». Чем я буду ее кормить. У меня же грудей нет. А он испугался, что она умрет, и просит: «Попробуй…»
Заходит соседка:
– Детки, вас будут искать. Идите к тете.
А тетя наша жила в другой деревне. Мы говорим:
– Пойдем искать тетю, а вы скажите, где наши мама с папой и сестричка с братиком?
Она нам рассказал, что их расстреляли… Они лежат под лесом…
– Но вам туда не надо, детки.
– Мы будем уходить из деревни и зайдем попрощаться.
– Не надо, детки…
Проводила она нас за деревню, а туда, где лежали наши родные, не пустила.
Через много лет я узнала, что маме выкололи глаза и вырвали волосы, отрезали грудь. На маленькую Галю, которая спряталась под елку и не отзывалась, напустили овчарок. Те принесли ее по кусочку. Мама еще была живая, мама все понимала… На ее глазах…
После войны остались мы с сестричкой Ниной вдвоем. Нашла я ее у чужих людей, забрала к себе. Пришли в райисполком: «Дайте нам комнатку, мы будем жить вдвоем». Дали нам коридор в рабочем общежитии. Я работала на фабрике, Нина в школе училась. Никогда я ее по имени не назвала, всегда: «Сестричка». Она у меня одна. Единственная.
Вспоминать не хочу. А рассказать свою беду людям надо. Трудно плакать одной…
«У нас как раз вывелись цыплята… Я боялся, что их убьют…»
Алеша Кривошей – 4 года.
Сейчас – железнодорожник.
Мое воспоминание… Единственное…
У нас как раз вывелись цыплята. Желтенькие, они катались по полу, шли ко мне на руки. Во время бомбежки бабушка собирала их в решето:
– Надо же, война – и цыплята.
Я боялся, что цыплят убьют. До сих пор помню, как я плакал из-за этого страха. Бомбят… Все бегут в погреб прятаться, а меня нельзя вынести из хаты. Обнимаю цыплят… Возьмет бабушка с собой решето с ними, тогда я иду. Иду и считаю: один цыпленок, два, три… Их было пять…
Бомбы
Так считать научился…
«Король крестовый. Король бубновый…»
Галина Матусеева – 7 лет.
Сейчас – на пенсии.
Человек рождается…
Возле него сидят два ангела, и они дают ему судьбу. Назначают – сколько жить, длинный или короткий будет путь. А Бог сверху смотрит, это он послал ангелов, чтобы приветствовать новую душу. Сказать, что Он есть.
Моя ты хорошая… Я по глазам вижу: счастливый человек или нет. Не к каждому подойду на улице и остановлю: «Молодой, красивый, можно спросить?» Бегут, бегут люди, а я выберу в толпе одного, будто узнаю, у меня что-то в груди отзовется, тепло сделается, и появятся слова. Жар речи. Я начинаю говорить… Судьбу читаю… Раскрою карты, а в картах все есть: что было и что будет, и как душа успокоится, и с чем она уйдет. Уйдет туда, откуда и пришла – на небо. Карты покажут… Человек гордый, а судьба его заранее на небесах написана. Есть там текст… Но каждый его по-своему читает…
Мы – цыгане… Вольный народ… У нас свои законы, цыганские. Наша родина там, где мы живем, и там, где радуется наше сердце, для нас – везде родина. Везде – под небом. Меня так отец учил, и мама учила. Кибитка колышется, трясется по дорогам, а мама мне наши молитвы читает. Напевает. Серый цвет… Цвет дороги, цвет пыли… Цвет моего детства… Моя ты хорошая, а видела ли ты цыганский шатер? Круглый и высокий, как небо. В нем я родилась. В лесу. Под звездами. С пеленок ни ночных птиц, ни зверей не боюсь. Плясать и петь у костра научилась. Без песни не представить цыганской жизни, у нас каждый поет и пляшет. Как говорит. Слова у наших песен нежные. Губительные… Я маленькая не понимала, а все равно плакала. Такие слова… Они крадутся к человеческому сердцу, дразнят его. Баюкают. Дорогой дразнят. Свободой. Большой любовью… Не зря говорят, что русский человек умирает дважды: один раз – за родину, второй раз – слушая цыган.
Моя ты хорошая, зачем много вопросов задаешь? Сама расскажу…
Я в детстве видела счастье. Поверь мне!
Летом жили мы табором вместе. Одна семья. Останавливались всегда у реки. Возле леса. В красивом месте. Утром птицы поют, и мама поет. Будит меня. А зимой на квартиры к людям просились, тогда люди были золотые. С добрым сердцем. Жили мы с ними хорошо. Но сколько лежал снег, столько весну ждали. Ухаживали за лошадьми, цыгане заботятся о лошадях, как о детях. В апреле… На Пасху кланялись добрым людям и собирались в дорогу. Солнце, ветер… Мы живем одним днем, сегодня есть счастье – кто-то тебя ночью обнимет, или дети здоровы и сыты – и ты счастлива. А завтра будет новый день. Мамины слова… Мама меня много не учила. Если ребенок от Бога, его долго учить не надо, он сам учится.
Так я росла… Мое недолгое счастье. Цыганское…
Проснулась утром от разговоров. От криков.
– Война!!
– Какая война?
– С Гитлером.
– Пусть воюют. А мы – вольные люди. Птицы. В лесу живем.
Тут налетели самолеты… Построчили на лугу коров… Дым до неба… У мамы вечером карты так рассыпались, что она обхватила голову и каталась по траве.
Табор стал. Не движется. Мне скучно. Я люблю дорогу.
Однажды вечером подходит к костру старая цыганка. В морщинах, как сухая земля от солнца. Я ее не знаю, она из чужого табора. Издалека.