Последний атаман Ермака
Шрифт:
Богдан Барбоша начал допытывать у старшего в дозоре, не идет ли за передовым отрядом и вся ногайская орда с самим ханом Урусом.
— Нет, атаман, — ответил уверенно казак Юрко, и для большей убедительности снял с лысой головы баранью шапку и наложил на себя крестное знамение, — мы неприметно для урусовцев пропустили их мимо себя, верст пять проскакали на восток по их следу до высокого увала, а с него степь проглядывается далеко. Войска не видно было, никакого пыльного облака над землей!
— Разумно сделал, Юрко, разумно! — похвалил атаман Барбоша старого казака. — Будем ждать. Овечьим шагом здесь они будут не так
Барбоша оказался прав — ногайцы «овечьим» шагом подошли к Яику далеко за полдень, когда солнце, уйдя на запад за Волгу, начало присматривать себе укромное местечко для ночлега…
По знаку старого атамана из леса у переправы к ним выступила и встала неподалеку сотня конных казаков с пищалями, выстроилась плотным рядом, готовая и к приему переговорщиков, и к возможному внезапному налету ногаев на их атаманов, окажись случиться такому исходу, если придут степняки без Митяя с товарищами, а ханскую сестру надумают отбить дерзким нападением.
— Вона-а, везут Митяя! — восторженно закричал глазастый Федотка Цыбуля, шагов за триста приметив в седле среди ногайских всадников закадычного дружка. — И оба его напарника живы!
— Слава тебе, господи! — с облегчением выговорил Матвей, и радостная улыбка осветила его загорелое лицо. — После сибирской войны так не хочется более терять близких людишек. Да и вообще, нагляделся я на тела мертвых товарищей, пока хоронили кого в землю, кого в Иртышских волнах… Думал, вот ворочусь на родную сторонку, заживем с Марфушей тихо мирно, д етишек нарожаем…
Атаман Барбоша сбоку глянул на Матвея, потом перевел взгляд на ногайский отряд. Он остановился в сотне шагов, Мурза Шиди-Ахмед самолично вывел вперед пленных казаков, показывая, что свои обещания по обмену он выполнил.
— Как знать, Матвей, как знать, — тихо отозвался Богдан Барбоша на размышления своего друга. — Скоро увидим, каковы помыслы ногайского хана! Даст ли он нам мирно жить на Яике, или надумает силой согнать. Ведите ханскую сестру и ее служанок, да и ратников тоже!
В сопровождении нарядно одетых Марфы и Зульфии с Маняшей, которая уже знала от родителя Томилки, что ее милый Митяй угодил в неволю, а потому и не могла усидеть дома в день приезда переговорщиков, ханская сестра Айгуль, взволнованная предстоящим обменом, вместе со своими служанками поднялась на берег, встала впереди атаманов. Не сговариваясь, Митяй с товарищами, которые, взявши за углы, несли тяжелый куль с солью, как того потребовали от ногаев атаманы, а четыре ногайца следом несли еще два куля, и Айгуль со своими единоверцами разом начали движение навстречу друг другу, и вскоре Матвей обнимал улыбающегося от счастья товарища. Атаман внимательно осмотрел казаков — целы ли? На лицах следов побоев не было, да и руки — ноги не поломаны.
— Ох, спаси вас бог, атаманы, вызволили из петли! — наконец-то выговорил щекастый Митяй, оглаживая помятую кучерявую бородку, отдышавшись после крепких объятий казаков. — Не чаяли мы вас видеть
— Неужто до смерти страхолюдны ханские дочки? — засмеялся Федотка, не выпуская рукав кафтана из своих крепких пальцев, будто боялся, что товарищ сызнова пропадет.
— Да не так страхолюдны, как своенравны, — отозвался Митяй, обнажая в улыбке крепкие зубы. — Чуть что им не по нраву, хватаются за плеть и секут слуг по чем попадя!
— Плевать! — продолжал шутить Федотка. Он тряхнул кудрями и сделал шаг в сторону ногаев. — Хочу сделаться ханским зятем, а под кафтаном и ночью не буду снимать кольчугу, пусть хлещет плетью ханская дочка, сколько ей вздумается! Вона, Ортюхе Болдыреву бог татарскую княжну в женки дал! Отчего ему такой подарок, а? Нешто он рыжий? Нет, волосом черен, как и я! Нынче же поскачу к Урусу, выберу себе краше всех княжну! Митяй, проводи меня к хану, а? — заканючил Федотка, хватая друга за обе руки. — Ну едем со мной, князьями ногайскими сделаемся!
— Не-ет, Федотка, отцепись! — отшутился Митяй, сверкая сияющими зелеными глазами. — Я свою Маняшу не променяю ни на какую ханскую дочку! Дозвольте, атаманы, обниму женушку. Стоит в стороне, сердечная, слезами заливается от Федоткиных слов, страшится, что сызнова уеду!
— Иди, казак, — разрешил Матвей и легонько подтолкнул Митяя в спину. — Потом порасскажешь, что и как было. Иван, принимай у ногаев отару овец. — Матвей повернулся к есаулу Камышнику, заметив, что ханская сестра дошла уже до Шиди-Ахмеда. Ей подвели богато убранного коня и помогли сесть в седло.
Казаки двинулись в сторону ногаев, которые оборотились к Кош-Яику спиной и пустили лошадей вскачь, оставив неподалеку от берега реки отару овец.
— Ну вот, с паршивой собаки хоть сотня овчин, — пошутил атаман Барбоша и повернулся к освобожденным казакам: — Теперь сказывайте, гуляки-забияки, что с вами случилось? И каков спрос да каков ваш ответ был перед ханом Урусом? Видели его воочию?
— Как же, видели, только век бы его более не видеть! — ответил Митяй, который успел поцеловать соленые щеки сияющей от радости Маняши и возвратился к атаманам. — Телом сух и высок, под стать нашему есаулу Ортюхе. Силен, хотя и в годах уже. Сыновья в возраст вошли, правят своими улусами и полками, как и многие мурзы, под стать Шиди-Ахмеду. Сказывал нам ихний толмач, что этим летом перед нашим приходом на Кош-Яик, ходил какой-то хан Мирза, не ведаю, имя это у них такое, или какого ханского родича мурзу так называют, войной на турхменцев. Сказывали, был крепкий бой, а чей верх был, молчат. Только турхменцы есть подданные бухарского хана, потому бухарцы не прислали караванов, отчего ногайцы, под стать своему прозвищу, без товаров остались нагими!
— Это добрая весть! — обрадовался Матвей и пояснил Богдану: — Хан Кучум звал ногаев в свою орду супротив атамана Ермака. И ведомо нам было, что Урус ему не отказывал. Я сам видел этого мурзу Шиди-Ахмеда в кучумовской столице, куда он с татарскими посланцами приходил к Ермаку, только тогда Шиди-Ахмед рядился в простого дворянина при сыне князя Карачи… Теперь ногаи в ссоре с бухарцами, стало быть, и сами к Кучуму не пойдут супротив царских стрельцов, и от Кучума супротив нас подмоги не дождутся!