Последний атаман Ермака
Шрифт:
Наум скупо улыбнулся, заметил:
— Неужто ее удержишь? Коль дело дойдет до крайней опасности, все выйдем на вал, и стар и мал, и мужики и бабы! Так издавна на Руси ведется, еще, сказывали старики, со времен нашествия татар с ханом Батыем на наши города.
— Второй раз в руки татар я не дамся… живой! — серьезно ответила Марфа. — Но и зазря голову подставлять не буду, так что не тревожься за меня, Матюша. Иди по своим ратным делам, а я займусь обедом. Война трапезе не помеха, — Марфа говорила, стараясь быть веселой и уверенной, что все будет хорошо, но голос выдавал волнение: как-то сложится сражение с ногаями на этот раз? Какой силой идут степняки? Не прислал ли Кучум
Чувствуя на плечах привычную тяжесть кольчуги с оплечьем и нагрудными пластинами, Матвей обнял Марфу, поцеловал в губы, сказал, что думалось самому:
— У нас достанет силы отбить наскок ногаев.
У ворот в частоколе ободрительно кивнул молодым казакам, которые стояли в карауле и тревожно поглядывали через правую протоку на северный берег, словно орда степняков уже объявилась перед Кош-Яиком. Матвей почти пробежал по стругам, спрыгнул со сходни на песок, потом поднялся к Барбоше. Богдан внешне ничем не выказывал беспокойства, стоял с пищалью в руках и посматривал на восток, где над лесом по-прежнему поднимался столб черного дыма — караульные казаки жгли сырую траву и молодые ветки, чтобы дым был густой и хорошо виден из Кош-Яика.
— Я послал казаков к табуну и стаду, чтобы пригнали поближе к переправе, — сообщил Богдан Матвею, когда тот встал рядом с ним. — И казаков десятками разослал окрест — надо убедиться, что ногаи не обошли нас с севера и запада, грянут внезапно, так что и скотину не успеем угнать на остров.
— Разумно сделал, Богдан, — только и сказал Матвей на такие меры предосторожности старшего товарища. — Береженого и бог бережет. Скоро вестники от дозорцев будут. Узнаем, что за тревога в степи случилась.
Караульные казаки примчались наметом почти в ту же минуту, как над восточным лесом потух сигнальный костер — по-видимому, кто-то влез на вышку и раскидал горящие ветки. Старший в дозоре казак Барбоши соскочил с коня в пяти шагах от атаманов, смахнул с темно-русой головы черную баранью шапку, мазнул ею по вспотевшему загорелому лицу, густо заросшему бородой и длинными всклоченными усами, с хрипотой в пересохшем горле объявил:
— Орда всем скопом прет на нас, атаманы! Страх какая силища, допрежь этого столько ногаев мне не доводилось зреть воочию! — И на своих предводителей уставил неспокойный взгляд широко раскрытых серых глаз: каково впечатление произвели недобрые вести на Барбошу и Мещеряка?
У Матвея холодок прошел между лопатками. — прав казак, до этого дня им доводилось схватываться лишь с отдельными отрядами ногайцев, которые делали набеги на русские города и селения в правобережье Волги, теперь вся орда пришла. И ведет ее, вероятно, сам Урус в окружении отборной стражи.
— Налегке идут, альбо с кибитками? — внешне совершенно спокойно уточнил атаман Барбоша, лишь слегка на миг прикусив нижнюю губу, — Разглядели?
— С кибитками и с большим табуном. За войском, видно было по длинному пыльному облаку, гнали тысячные отары овец и стада коров, — с готовностью пояснил казак, успокаиваясь поведением атаманов, которые, видно было, и не собирались падать в обморок от сообщения о приходе всей ногайской орды. Богдан Барбоша снял шапку, нахмурил черные густые брови и будто в раздумье — поможет ли? — перекрестился.
Обратился к стоявшему неподалеку есаулу Никите Усу:
— Повели, Никита, табуны да скот сгонять к переправе на остров. Не наскоком идет Урус, а будет брать нас в крепкую и долгую осаду.
Коренастый крепыш с бритой головой и с богатыми, ниже подбородка, рыжими усами озорно подмигнул казакам и, будто радуясь предстоящей крепкой драке, лихо метнулся
27
Бурнастый — конь с мохнатыми ногами.
— Неужто Урус порешил самолично с нами поручкаться да писать мировую, как нам, двум медведям, в одной берлоге зиму зимовать, да каждому свою жирную лапу сосать! Ну что ж! В поле две воли, поглядим, чей верх будет, кому придется салом пятки смазывать! — Богдан улыбнулся Матвею, добавил, скорее всего для окружающих казаков в их успокоение: — Думаю, атаман, тутошние ногаи не страшнее и не хитрее кучумовских татар будут? Сдюжим, не задрожим коленками?
Матвей приятно удивился непоказной отваге атамана Барбоши, порадовался, что в предстоящем тяжком испытании рядом будет отважный казацкий предводитель. Глубоко вздохнув, уверенно ответил:
— Гоняли мы ногаев вместе с татарами по Сибири, погоним и по яицким степям! Харчами запаслись, сядем в осаду, а там поглядим, когда и по какому боку гвоздануть тяжелым ослопом хана Уруса, чтобы не только охнул, но и скрючился в три погибели, трясца его матери, чтоб весело спалось! Вона, пришли первые табуны к Яику.
Из-за леса, опушкой вдоль берега показался конский табун. Казаки согнали коней в воду, а потом вплавь перебрались с ними на остров, в раскрытые ворота вошли внутрь городка. Другой табун пригнали через четверть часа, почти одновременно со стадами коров и овец, которые на ходу до последней минуты норовили ухватить клок сочной, еще не высушенной летним солнцем травы.
— Да, чтобы не забыть! — неожиданно встрепенулся Барбоша, отыскал взглядом второго своего есаула, лет три дцати, лицо которого имело глубокий след сабельного удара на правой щеке от глаза и до нижней челюсти, рукой призвал подойти поближе.
— Нечай, метись скоро в городок, да прикажи казакам накрыть стога сена заготовленными щитами и пластами дерна. А которые ближе к открытым местам — разнести то сено по ямам и накрыть широкими плахами, а рядом наполнить водой все бочки.
Матвей в который раз подивился предусмотрительности атамана Барбоши: «Надо же! А я все голову ломал, зачем Богдан велел вдоль вала глубокие ямы рыть? — подумал Матвей. — А он теперь в тех ямах сено будет хранить от огненных стрел ногаев!»
Коней переправили на остров вплавь, а с овцами дело оказалось сложнее — их пугали узкие сходни и быстрая вода под ними. Пришлось дюжему казаку ухватить вожака отары за крутые рога и, пятясь, силой тащить за собой упрямого барана на сходни, а потом по мосткам, где по обе стороны выстроились казаки плотно друг к другу, закрывая овцам вид на яикскую стремнину. За вожаком овцы пошли смелее, топоча копытами по доскам, пока последняя из них не сошла на песчаный берег острова.
— Кажись, успели! — порадовался Емельян Первой, который был за старшего в охране казацкого мычащего и блеющего богатства. Он сидел в седле, перекинув поперек свою неизменную двухсаженную дубину, синие глаза сияли радостью. — Не опоздал бы Урус к обеду, а то получится, что зря овец колготили, сгоняя к стойлу от сочного пастбища! А вообще, братцы, хочется мне загодя перед дракой присоветовать ногайскому хану: не ходи, дружище, при болоте, черт уши отколотит! Да нешто он послушается доброго совета, может и вовсе сам не приехать, на печи отлежится — так-то безопаснее!