Последний барьер
Шрифт:
— Вот это житуха, елки зеленые! — воскликнул какой-то веселый парень, который вошел в спальную комнату следом за мной и бросил свой брезентовый саквояж на свободную кровать.
Тут же раздались другие голоса.
— Да тут не хуже, чем в Ньюбери.
— Запросто.
— А Аскот они переплюнули, точно говорю.
Послышались одобрительные возгласы.
— Кровати тут удобнее, чем в Аскоте, и говорить нечего.
Общежития в Ньюбери и Аскоте, надо полагать, считались самыми комфортабельными во всей стране.
— Можно подумать, что боссы вдруг образумились и вспомнили,
— А у нас с конюхами обращаются терпимо, — вступил я, кладя свои вещи на незанятую кровать. Главное — не нервничать, держаться естественно, обыкновенно, не выделяться. По сравнению со Слоу я чувствовал себя здесь не в своей тарелке. Там я по крайней мере знал работу «от» и «до» и мог потихоньку заводить с парнями нормальные отношения. Но здесь мне на все отведено только два вечера, и, если я хочу как-то продвинуться в своих поисках, нужно направлять разговор в нужную мне сторону.
— Это где же? — спросил весельчак, окидывая меня любопытным взглядом.
— У лорда Октобера.
— А-а, ясно, у Инскипа? Далеко тебя занесло от дома...
— У Инскипа, может, и ничего, — недовольным тоном произнес подстрекатель. — А в других местах что делается? Обращаются с нами, как с половой тряпкой, забывают, что мы тоже хотим жить по-человечески, тоже имеем право радоваться солнцу.
— Точно, — серьезно подтвердил мосластый парень. — Я слышал об одной конюшне — там конюхов буквально морят голодом и бьют, если они не вкалывают до седьмого пота, а вкалывать приходится будь здоров — на каждого конюха по четыре-пять лошадей! А все потому, что больше пяти минут там ни один дурак не остается!
— Где же это такое? — как бы между делом спросил я. — А то вдруг надумаю уходить от Инскипа, надо знать, куда не соваться.
— Это где-то в твоих краях, — с сомнением произнес он.
— Нет, это севернее, в Дареме, — вмешался еще один конюх, худенький симпатичный паренек с мягким пушком на щеках.
— Ты тоже, что ли, об этом месте слышал?
— Слышал, — кивнул он. — Да толку что? Туда ни один нормальный человек не пойдет, ни за какие пироги. Настоящая потогонная фабрика, каких уж сто лет нет нигде. Работают там одни отщепенцы, кому в другие конюшни дорога заказана.
— Прекратить надо это безобразие, — воинственным тоном заговорил подстрекатель. — А кто там хозяин?
— Хамбер такой, — ответил симпатичный паренек. — Из него тренер, как из моей задницы гитара... Победителей у него — как волос на башке у Фантомаса... Его старший конюх иногда появляется на скачках, зазывает к себе народ работать, да только все ему от ворот поворот дают.
Все пошли в столовую. Кормили сытно, много и бесплатно. Потом кто-то предложил пойти в бар, но его сразу же затюкали — оказалось, до ближайшего бара топать больше трех километров, а пиво продавалось прямо здесь, в теплой, уютной столовой.
Завести разговор о допинге не составило труда — казалось, конюхи готовы обсуждать эту тему бесконечно. Если верить их словам, ни один из них — двадцать с лишним человек — никогда не «подкармливал» лошадь, но каждый знал кого-то, кто знал
— ...бедняжка только вышла из паддока, а он р-раз на нее кислотой...
— ...напичкал ее снотворным, да так, что она сдохла в деннике на следующее утро...
— ...вколол такую огромную дозу, что лошадь даже первый барьер не взяла: ничего не видела от боли...
— ...за полчаса до заезда дал ей, собака, выпить здоровое ведро воды — уже никакой допинг не нужен, с таким морем в брюхе она и так едва доползет до финиша...
— ...вылил ей в глотку полбутылки виски...
— ...его зацапали с яблоком без сердцевины, а внутри — таблетки...
— ...и тут у него из кармана выпал шприц, а рядом как раз стоял стюард...
— Интересно, все способы уже перепробовали или нет? — спросил я.
— Если что и осталось, только черная магия, — ответил симпатичный паренек.
Все засмеялись.
— А вот, допустим, — небрежно заметил я, — кто-нибудь выдумает что-то особенно хитрое, такое, что и не обнаружишь, — и будет всегда выходить сухим из воды, никто его застукать не сможет.
— Ну, братец, — воскликнул весельчак, — это уж ты загнул! Не дай Бог, если такое случится, спасайся кто может. Поди узнай, на кого ставить. Букмекеры с горя на стенки полезут. — Он радостно заулыбался.
Невысокий конюх постарше его веселья не разделял.
— Такое делается из года в год, — сказал он, хмуро качая головой. — Есть тренеры, у которых «подкормка» разработана до тонкостей, — это я вам точно говорю. Некоторые тренеры травят своих лошадей постоянно, годами.
Однако другие конюхи с ним не согласились: теперь берут анализы на допинг; если и были среди тренеров любители портить лошадей, так их разоблачили, забрали лицензию и дорогу на скачки закрыли. Старый закон, правда, был не очень справедливым, говорили они, — по нему тренера автоматически дисквалифицировали, если в организме хотя бы одной его лошади обнаруживали допинг. А тренер виноват не всегда, особенно если лошадь стимулировали на проигрыш. Какой тренер пойдет на такое — портить лошадь, которую он месяцами готовил для победы? И все же, считали они, после изменения этого закона случаи допинга не уменьшились, а скорее увеличились.
— А что? Вполне логично. Сейчас тот, кто дает допинг, знает: если раньше он мог поломать тренеру всю жизнь, теперь страдает только одна лошадь в одном заезде. И совесть его не очень мучит, все правильно. Многие конюхи не постеснялись бы за полсотни подсыпать в корм пригоршню аспирина, но они боятся — а вдруг после этого закроют конюшню, а потом, глядишь, и на дверь покажут — прощай, работка!
Вопрос этот их волновал, и они обсуждали его долго, сдабривая свою речь сильными словечками. Но я уже понял: о моих одиннадцати лошадях им ничего не известно. Все они, я знал, были из других конюшен и, конечно, пространных газетных отчетов об этих случаях не читали, а если кто и читал, то читал по отдельности, на протяжении полутора лет, а не так, как я, — все вместе в одной солидной, объемистой пачке.