Последний барьер
Шрифт:
Как там, бишь, выразился давеча Умник: «Путь истинного просветления всегда тернист и полон невзгод»? Ублюдку легко так говорить: его-то, поди, отродясь не охаживали пинками по ребрам и не заставляли кувыркаться с лестничных каскадов! «Если хочешь прозреть, отринь эмоции и вспомни о том, как!..» Отринь эмоции! Какой, мать его, мудрый и своевременный совет! Да окажись на моем месте сам Будда, даже он утратил бы выдержку и начал материться как сапожник, устрой ему Хантер подобную экскурсию по Цитадели!
«Вспомни о том, как…»
Бац! Хрясь!
«О том, как…»
Хрясь! Бац!
«Вспомни
— На, получай! Мягкой посадки, сука!..
Да ког-да же кон-чат-ся э-ти чер-то-вы сту-пень-ки?! Ух-х-х, чтоб вас!..
Все, о чем я мог сейчас вспомнить, это лишь о том, что Талерман советовал мне о чем-то вспомнить. О чем-то, произошедшем совсем недавно, уже после того, как я превратился в сателлита «Кладезя». Некая деталь, на которой Давид Эдуардович пытался заострить мое внимание. И которую я, похоже, пропустил мимо ушей, поскольку кипел в тот момент к нему праведным гневом. И продолжаю кипеть, разве что теперь две трети моего негодования адресованы Священному Узлу.
Вот только какой прок в этой испепеляющей меня изнутри ненависти, если я не могу выплеснуть ее на противника? Жалкое, бездарное разбазаривание сил и нервов! А может, действительно стиснуть зубы и попытаться успокоиться, чего бы мне это ни стоило? Проявить, так сказать, подлинное смирение духа?..
Я не считал, через сколько этажей меня провели, но с каждым пройденным уровнем пыл конвоиров понемногу иссякал. Видимо, ребята просто подустали. Или начали опасаться, что переусердствуют и прогневают Командора, доставив меня к нему не в нужной кондиции. Так или иначе, но когда количество моих побоев и полетов с лестниц сократилось, мне стало намного проще сосредоточиться на своих мыслях.
О чем там еще говорил Умник? «Больше подсказок не будет», — тоже одни из его последних слов… Точно: подсказки! Те ниточки, что связывали кукловода Талермана с его марионеткой Мангустом. А потом он взял и перерезал их, оставив меня одного и беззащитного здесь, на этой сцене. Выпутывайся, мол, сам, как знаешь. И заодно прозревай. Если, конечно, успеешь увидеть свет в конце тоннеля раньше, чем Хантер закупорит тебе все выходы из него.
Но позвольте! А с чего я вдруг так зациклился на этом Умнике? Если он решил бросить меня на произвол судьбы, означает ли это, что «Кладезь» также лишил поддержки своего сателлита? До сей поры я воспринимал Талермана и его генератор фактически как две взаимодополняющие единицы. Создатель, обретший невероятное могущество с помощью своего детища, и детище, служащее инструментом, подвластным воле своего создателя. Вместе они — сила, друг без друга — ничто…
А что, если я все неправильно понял? Что, если «Кладезь» — не просто связующее звено между мной и Умником, но и мой инструмент тоже? Инструмент, которым мне также разрешено пользоваться? Конечно, лишь в строго ограниченных пределах — далеко не тех, какие открыты его хозяину. Но раз сателлит является неотъемлемой частью генератора, то почему бы сателлиту не обращаться к нему напрямую, минуя посредника? Тем более что я уже обладаю кое-каким опытом самостоятельного сотрудничества с «Кладезем»!
Безумная чехарда последнего получаса напрочь сбила меня с панталыку и намешала в голове жуткий кавардак. И потому лишь теперь, когда меня вносили под руки в подвал Цитадели, я наконец-то
«Сломанная Клешня», драконий базар и Цитадель — места, куда «Кладезь» зашвырнул меня с подачи Умника. Но в самом первом пункте моей телепортации — на небе — я очутился исключительно по собственной воле. Или, точнее, благодаря моей шальной фантазии. Слишком отчетливой и потому без промедления воплощенной «Кладезем» в реальность…
— Ну конечно! — проговорил я вслух, когда конвоиры швырнули меня в кресло для допросов и начали закреплять мои запястья и лодыжки специальными стальными зажимами. — Вот о чем я должен был вспомнить: о небе! Действительно, только идиот мог не расшифровать такую очевидную подсказку!
— Что он там бормочет? — осведомился стоящий напротив Хантер у прикручивающих меня к креслу бойцов.
— Похоже, бредит, Командор, — отозвался один из них, проверяя, надежно ли закреплены у меня руки. — Про небо толкует и про какую-то подсказку.
— Слышу, что про небо, — проворчал Савва и нахмурился: — Опять, что ли, с побоями переборщили?
— Ни в коем случае, Командор! — вступился я за своих беспардонных провожатых. — Твои люди — просто сама любезность! Даже не ожидал от вас такой обходительности. Чистильщики на подобное гостеприимство отродясь не расщедрились бы.
— Ладно, хватит паясничать! — сострожился Хантер. — Говори, что я должен знать! Или еще раз напомнить, о чем я тебя наверху спрашивал?
— Спасибо, не нужно — на память пока не жалуюсь, — отказался я. — Хотя иногда, бывает, она меня и вправду подводит… Но прежде чем я выдам вам свои секреты, позволь сначала признаться тебе кое в чем таком, что тебе никто никогда обо мне не рассказывал.
Я вел себя так перед главой Ордена не от избытка героизма или желания покривляться, хотя и не без этого. Просто мне нужно было немного времени, чтобы собраться с мыслями и настроить их на нужную волну. А еще — заставить Командора подыграть моему воображению. После всех пережитых мной потрясений этому самому воображению для более точной работы требовалась хорошая стимуляция.
— А ты уверен, что тебе действительно хочется поведать мне свои интимные тайны? — Савва прищурился. Он явно подозревал, что я не внял его предостережению и продолжаю паясничать. — Хорошенько подумай, прежде чем откроешь свой поганый рот. Обещаю: если твое признание меня огорчит, я лично сломаю тебе нос!
— Заметано, — согласился я, взяв на заметку, какой части моего тела придется пострадать в первую очередь, если мой план сорвется. А сорвется он или нет, выяснится в течение следующих тридцати секунд. — Короче, слушай внимательно, пересказывать не буду. То, что у меня было семь алмазов, ты, конечно, знаешь. Но готов биться об заклад, ты понятия не имел, что все они носили имена моих самых заклятых и самых известных врагов.