Последний бог. Часть 2
Шрифт:
– Я так за вас испугался, учитель… простите!
– За что? – насторожился я.
Мальчишка виновато посмотрел на меня снизу вверх и тихо-тихо признался:
– Я отправил за вами моргула.
– Ты что сделал?! – опешил я и с опозданием понял, что за тень именно так своевременно доставила меня на верхние уровни. – Так, ладно. О подробностях я позже спрошу.
– Я читал, что высшие могут спускаться достаточно глубоко во Тьму, – шепотом сообщил ученик. – И подумал, что если тот жрец ушел на самый низ, то кто-то должен будет помочь вам выбраться. Нападать на живых я ему запретил, а про мертвых вы сами сказали, что чистые души на темной стороне не встречаются. Вы его теперь не убьете, мастер Рэйш?
Я
– Нет, ученик. Но позже мы с тобой об этом поговорим.
Роберт успокоенно отстранился. А я, сделав очередную зарубку в памяти по поводу способностей пацана, подошел к окутанному нездоровым сиянием алтарю и, не задумываясь, шагнул в бушующее вокруг ребенка море бесхозной силы.
Роберт не обманул – света в ней действительно было много. И, пожалуй, если бы не так давно я не испытал нечто подобного, то мог бы и не захотеть туда окунуться. Побывать в эпицентре чистой, даже, можно сказать, чистейшей энергии – это, скажу я вам, малоприятное ощущение. Свет и Тьма… огонь и лед… боль и смех… горечь и радость былых воспоминаний…
Честное слово, у меня вся душа наизнанку вывернулась, пока я делал один-единственный, но кажущийся бесконечным шаг до алтаря. В ней все смешалось и перепуталось, пока я протягивал руки и забирал закутанного в пеленки младенца. Все перевернулось. Все вытряхнулось, а затем снова собралось воедино. При этом, как и во сне недавно, правую щеку мне обжег безумно горячий и яркий свет, а левую пыталась выморозить вездесущая Тьма.
Смерть недавно сказала, что мне пора определиться. Между своими собственными желаниями и чувствами, окружающими людьми и даже богами… но только сейчас, оказавшись меж двух огней, я с удивительной ясностью понял, почему она так настойчиво готовила меня к этому выбору. И почему несколько месяцев назад, там, у разрушенной мельницы в Нирне, захотела услышать ответ на один, в сущности, простой вопрос.
Что такое Тьма, Артур?
Тольо ли отсутствие света?
А что такое Жизнь? Или Смерть?
Ведь именно об этом ты в действительности хотела тогда спросить?
Я прижал мгновенно умолкшего ребенка к груди и, ненадолго прикрыл глаза, один из которых ослеп от света, а второй был точно так же слеп от заполонившей его тьмы. И незаметно даже для себя подошел к мысли, что и Свет, и Тьма, в сущности, есть одно и то же. Они даже обжигали меня одинаково. Одинаково слепили. Пытались разорвать мою душу надвое. Но вместо этого помогли открыть одну нелепую в своей простоте, но ясную как день правду: ни к Свету, ни во Тьму я, по большому счету, не стремился. Да, я принял в себя Тьму, но и от Света не отказался. Все было рядом, близко. Все это жило во мне. Поэтому я никогда не боялся пересекать границу миров. Более того, все это время я сам был и остаюсь границей… той самой границей между Светом и Тьмой, которые в действительности, ак оба наших мира, есть одно неразделимое целое.
Как только эта мысль оформилась в моей голове, стоять у алтаря стало на удивление комфортно. Боли больше не было. Как, впрочем, холода или жары. Покосившись по сторонам, я без особого удивления увидел на правой стороне своего тела черный доспех, который надежно прикрыл меня от Света, а на левой – такой же, только серебристый, который уверенно избавил меня от Тьмы. После этого осталось только головой покачать, сетуя на собственную недогадливость. Приложить руку к груди ребенка, забирая у него излишки магии. И спокойно выйти из круга силы, попутно смахнув на пол никому не нужные амулеты.
Как только камни коснулись пола, свет в первохраме тут же погас.
– На, держи, – в два шага добравшись до Корна, я всучил обалдевшему магу притихшего ребенка. – У леди Ирэн и Дертиса наверняка остались родственники. Пусть возьмут на воспитание.
– …
– А объяснение
– Рэйш, но ведь…
– Слушай, мне тоже некогда, – невежливо перебил я Корна. После чего решительно отвернулся от растерянного мага, подошел к стене, где как раз пришел в себя оглушенный моим ударом настоятель, и коротко скомандовал: – Ну-ка, ученик, сними с господина жреца свой кокон. Святому отцу там, наверное, уже неудобно.
Роберт беспрекословно повиновался.
Отец он этого, кажется, не ожидал, а может, не до конца пришел в себя, поэтому от неожиданности потерял равновесие и едва не грохнулся на каменный пол. Хорошо, что я успел его вовремя подхватить и бережно усадить на пол, заодно сняв с его горла кожаную удавку.
Когда же в глазах настоятеля недоумение сменилось сперва удивлением, затем облегчением и, наконец, пониманием, а разбитые губы растянулись в виноватой улыбке, я хмыкнул:
– А вот теперь рассказывайте, святой отец. На великие и жуткие тайны Ордена я, конечно, не претендую, но что касается всего остального… мы вас очень внимательно слушаем.
Глава 23
– Мне не повезло родиться в трущобах. – Начал свою исповедь отец Гон, неловко утерев кровь из разбитой губы. – Знаете, как это бывает: близких нет, родители неизвестны… кому нуен мелкий беспризорник? Собственно, я должен был стать или вором, или убийцей, или мертвецом… но однажды меня поймали. бычный с виду прохожий, который представился как Лотий Итар… могущественный темный маг и весьма состоятельный человек, который отчего-то неизвестно зачем решил взять шефство над утопающим в пороках пареньком…
По губам жреца скользнула невеселая улыбка.
– Я был агрессивен, слаб духом и недоверчив, как любой воспитанный улицей мальчишка, но Лотий умел хорошо говорить. И он прекрасно разбирался в людях, поэтому ему не составило труда увлечь меня рассказами о темной стороне и в считанные месяцы сделать истовым поклонником этого вида магии. Я был восхищен и очарован его сказками. Мечтал, что когда-нибудь смогу хотя бы краешком увидеть красоту потустороннего мира. Но магического дара мне, к сожалению, не досталось, поэтому единственным вариантом попасть на темную сторону было служение темному богу. И когда я узнал, что хотя бы так моя мечта исполнится, то стал готовиться к поступлению к семинарию. Лотий сделал для этого все – дал первичное образование, помог переехать из окраинного городка в столицу, где была единственная тогда королевская семинария, выхлопотал возмоность для досрочного поступления… как вы понимаете, я его боготворил. И не придал особого значения тому факту, что в семинарии с подачи этого человека я оказался не один.
– Лотий продвигал туда только потенциально темных жрецов? – уточнил Корн, когда святой отец ненадолго прерывался.
– Нет. Среди шестерых его воспитанников, учившихся в то время, четверо стремились к роли светлых служителей. И лишь двое мечтали стать жрецами темных богов.
– Зачем ему это было нужно?
– Тогда я не задавался подобными вопросами и считал Лотия своим покровителем, благодетелем, почти отцом. Мои друзья думали точно так же, а общая привязанность к человеку, который спас нас от смерти, нищеты, а кого и от позора, сплотила нас… что, светлых, что темных… ещё сильнее. В семинарии мы провели десять лет, – вздохнул отец Гон, неловко потрогав саднящую челюсть, но кровь из разбитой губы течь быстро перестала. – Однако и после выпуска, уже став послушниками, а затем и простыми жрецами, мы поддерживали друг с другом связь. Лотий тоже не оставлял нас вниманием, и хотя бы раз в год мы получали от него весточки, которые позволяли верить, что наша судьба ему по-прежнему небезразлична.