Последний бой «чёрных дьяволов»
Шрифт:
– Ишь, бронетехнику ему подавай! Она мне самому нужна для решения основных задач, а лишней техники нет, сам знаешь, сколько ее потеряли, пока до Праги пробивались. Да и маневренность с быстротой вы с танком потеряете, опять же, цель эта для немецких фаустников лакомая. Так что в помощь дам тебе экипаж минометчиков, – старший лейтенант оглянулся, отыскал глазами мотоцикл М-72, из специально оборудованной коляски которого торчал похожий на трубу ствол восьмидесятидвухмиллиметрового батальонного миномета, крикнул водителю:
– Мухаметзянов! Поступаешь в распоряжение старшего сержанта Григорьева.
Спустя
– Мне кажется, что ваш командир поступил неправильно!
Григорьев глянул на распростертое на брусчатке тело власовца, сплюнул себе под ноги.
– В сорок третьем году на Псковщине такие же вот предатели расстреляли всю его семью, а дом сожгли.
Чех опустил голову, молча пошел к рычащему танку. Старший сержант кивнул длиннолицему жандарму на мотоцикл.
– Садись, дядя, прокачу тебя с ветерком на своем боевом коне. Ты, небось, прежде на американском мотоцикле никогда не катался.
Жандарм улыбнулся, закивал, усаживаясь на заднее сиденье, спросил:
– Як сэ йменуетэ?
Григорьев понял, о чем его спрашивает чех, повернув голову, бросил:
– Александром именуюсь.
Чех похлопал себя ладонью по груди:
– Франтишек.
– Это мне уже известно, неизвестно, где дом с немцами искать. Говори, союзничек, куда ехать?
Чех понял, указал на улицу, которая уходила направо.
– Доправа.
– Понятно. Вот видишь, и переводчик нам не нужен, – старший сержант завел мотоцикл, махнул рукой.
Три боевых единицы его отделения и приданный им экипаж минометчиков последовали за ним. Ехали по брусчатке, по битому стеклу витрин магазинов, время от времени объезжая оставленные взрывами выбоины, сожженную и брошенную технику. Миновав пустой с выбитыми стеклами трамвай, остановились у перекрестка, уступая дорогу отряду кавалеристов в черных бурках и кубанках. Григорьев махнул рукой:
– Здорово бывали, казаки!
В ответ послышались бодрые крики:
– Слава Богу! Нормально! Не жалуемся! Живем, хлеб да сало жуем!
Один из казаков, молодой, статный, чубатый, остановился рядом с «Харлеем», слез с коня, стал подтягивать подпругу. Григорьев спросил:
– Откуда родом?
Казак обернулся, тронул торчащую из ножен рукоять шашки:
– Кубанские мы, а сам, как я погляжу, тоже папаху носишь. Видать, наших кровей, казацких.
– С Дона я, из Ростова.
– Приходилось моему гнедому донской водицы испить, теперь вот из реки Влтавы хотим коней напоить да на Прагу глянуть. Айда с нами.
– Моего коня бензином поить надо, он у меня американской породы.
– А мы тебе железного на обычного поменяем.
Александр отрицательно покачал головой:
– Нет, браток, благодарствую. Я на нем уже приличный срок воюю, он мне не раз жизнь спасал. Как родной стал.
Казак протянул Григорьеву ладонь:
– Ну, коли так, тогда бывай, старший сержант. С победой тебя! Небось, слышали, что наши Берлин взяли, Германия капитулировала.
– А то как же, слышали. Тебя тоже с победой! – Григорьев крепко пожал руку кавалериста.
Усатый казак в линялой
– Тараненко! Павло! Чего ты там колготишься? Догоняй!
Казак схватился за луку седла, вставил ногу в стремя, лихо вскочил на коня. Копыта гнедого жеребца зацокали по брусчатке, вскоре казак Павло Тараненко присоединился к сослуживцам. Путь был свободен. Мотоциклисты продолжили движение, однако на следующем перекрестке снова встретили препятствие. На этот раз им помешала баррикада, сооруженная поперек улицы из деревянных балок, ящиков, бочек, брусчатки, кирпичей, досок и мебели. Пришлось объезжать ее по соседней улице, узкой и малолюдной. Она-то и вывела разведчиков к нужному месту, на окраину города. Здесь улица делала крутой поворот. Перед поворотом жандарм похлопал Александра по плечу, громко сказал:
– Заставтэ тады, просим.
Старший сержант понял, что Франтишек просит его остановиться, и заглушил двигатель мотоцикла. Замолкли и остальные. Жандарм слез с «Харлея», призывно махнул Григорьеву рукой, подошел к углу строения, рядом с которым они остановились. Выглянув из-за угла, чех указал на кирпичный светло-серого цвета двухэтажный дом за высоким каменным забором. Осмотрев объект и прикинув расстояние, старший сержант подошел к бойцам отделения:
– Значит так, гвардейцы. До дома, где засели немцы, не меньше полусотни метров, а может и больше, и заборище высотой почти в полтора моих роста. По обеим сторонам улицы сплошные заборы и дома. Спрятаться особо негде. Так что если нас обнаружат, то мы у фрицев как на ладони будем.
Аркадий Лисковец почесал затылок:
– Если на чердаке еще снайпер или пулеметчик засел, то нам несладко придется.
– То-то и оно. Прежде чем дома достигнем, многие из нас здесь, в Праге, навечно останутся, а мне уж больно в родной Ростов-на-Дону после победы возвратиться охота… Из соседних дворов тоже не получится. Могут раньше времени обнаружить, а времени у нас немного. Опять же, подвергнем опасности жителей этих домов. Вывод такой – будем брать дом наскоком. Экипаж младшего сержанта Мухаметзянова поддержит нас огнем своего миномета. Гургенидзе! – Григорьев отыскал взглядом смугловатого горбоносого грузина лет двадцати пяти. – Вашему экипажу будет такое задание. Якимчик прикроет нас огнем из пулемета, ты из автомата. Когда ворвемся во двор, выдвигайтесь к нам на помощь.
– Есть, – Вахтанг выпрямился, приложил правую ладонь к пилотке, затем взялся за рукоять длинного кинжала. Старинный кинжал в красивых серебряных ножнах, украшенных орнаментом, вручил ему перед уходом на фронт его столетний прадед Ираклий, поэтому Вахтанг им дорожил и никогда с ним не расставался.
Взгляд старшего сержанта переместился на седоватого средних лет солдата с морщинистым лицом:
– Мельников! Тебе, Василий Матвеевич, как сибиряку и опытному охотнику, особое задание. Бери свою винтовку и проверь это здание на наличие неприятеля, – Александр кивнул на стену дома, рядом с которым они остановились. – Заодно пригляди для себя местечко у окна на втором этаже или еще лучше на чердаке, чтобы было удобно на фрицев охотиться. Думаю, оттуда чудесный вид откроется на дом и двор, где немчура засела. Если все нормально, то махнешь нам вон из того окна, – Григорьев указал на окно на втором этаже.