Последний бой «чёрных дьяволов»
Шрифт:
– Я о еде не думал. Меня ведь, когда на службу забирали, в противовоздушную оборону хотели определить. Вы сами знаете, как остряки ПВО расшифровывают: «Пока война – отдохнем, после войны – отработаем». ПВО, конечно, дело нужное, но там возможности сойтись с врагом лицом к лицу мало, а война заканчивается. Я тогда рассказал, что до войны некоторое время занимался мотоспортом в обществе «Динамо», вот и попал в мотоциклетный батальон. Я вообще технику люблю, хочу после войны в механико-машиностроительный институт имени Баумана поступать.
– Понятно, молодец. Добился, значит, чего хотел. Это хорошо, а теперь возьмите с ефрейтором Красильниковым из трофея чего-нибудь
Красильников, провожая взглядом командира, сказал:
– Взять-то возьмем, только сначала на хозяйской собачонке, которая во дворе лежит, проверим, а то фрицы могут еду отравить, с них станется.
– Не получится, собачонка совсем мертвая лежит. Джумагалиев ее в расход пустил, когда она на него бросилась. Пес, видать, обученный был, если стрельбы и взрывов не испугался…
Григорьев устало поднялся по ступеням, громко крикнул:
– Джумагалиев! Ты где?
Айдарбек выбежал из соседней комнаты.
– Здесь я, товарищ старший сержант. Кишкентай бобек убирал на улицу.
Александр удивленно посмотрел на казаха:
– Кого?
– Офицера немецкого, которого я убил. Это будет пятый, которого я, как говорит Лисковец, укокошил своими руками. У казахов есть детская считалка, на пальцах, – Айдарбек начал по порядку загибать пальцы на левой руке, начиная с большого. – Бес бармак, балан уйрек, ортан терек, шылдыр шульмек, кишкентай бобек. Вот и получается, что этот пятый немец – кишкентай бобек.
– Бог с ним, с твоим кишкентаем, показывай свой трофей.
Джумагалиев махнул рукой.
– Пойдем, товарищ старший сержант, покажу.
Разведчики неспешно вышли во двор, подошли к стоявшему неподалеку от ворот четырехдверному автомобилю «Шкода», бежевого цвета. Григорьев погладил капот автомобиля.
– Хороша машинка. Чехи делали.
– Э-э, зачем тебе эта машина? Сюда смотри, товарищ старший сержант, – Джумагалиев указал на мотоцикл серо-зеленого цвета.
Григорьев подошел к мотоциклу:
– А это старый знакомый. Немецкий. «Цундап» называется. Теперь, похоже, на нем поездить не придется. Такой трофей домой бы увезти.
Джумагалиев шмыгнул носом.
– Лучше швейную машинку «Зингер» возьми и иголки для нее, а мотоцикл как повезешь?
– Эх, Джумагалиев, наивный ты человек. Кто ж мне его разрешит взять? Генералам и офицерам, может, и перепадет, а нам не положено… Ладно, Бог с ними, с трофеями. Сейчас для нас главное – самим живыми домой вернуться. Нашему возвращению родные и без трофеев обрадуются.
– Правильно говоришь, командир. Я тебе тоже обрадуюсь, если после демобилизации ко мне в Казахстан в гости приедешь. Я для тебя барана зарежу, будешь в нашей юрте на почетном месте сидеть, бешбармак кушать, кумыс и айран пить. Апа тебе баурсаки сделает, я на домбре играть буду, мой дядя акын для тебя петь будет. Э-э, ты знаешь, как он поет? М-м, вся степь замирает, чтобы его слушать. Приедешь?
– Почему бы и нет, если не передумаешь.
– Э-э, зачем так говоришь, товарищ старший сержант? Ты для меня, как старший брат. Сколько раз меня в бою выручал. Ты мне теперь самый лучший друг. У нас говорят: «Агаш тамырымен, адам досымен мыкты».
– Чего?
– Дерево крепко корнями, а человек – друзьями.
– Правильно говорят. Ты на меня не обижайся, Айдарбек, шучу я. Если все нормально будет, то обязательно к тебе в гости приеду.
– Обещаешь?
– Обещаю, слово гвардейца тебе даю.
Казах обратил
– Иншааллах, пусть так и будет.
Григорьев похлопал Джумагалиева по плечу.
– Будет, Айдарбек, обязательно будет, а сейчас пойдем, возьмем склад и здание вместе с пленными под охрану, выпьем по чарке, перекусим и будем ждать командование.
Перекус получился сытным, к своим запасам разведчики добавили трофейные продукты и по стакану вина из подвала. Непьющему Петру Долгих налили кружку вишневого компота из закатанной стеклянной банки, добытой там же в подвале.
Григорьев выпил за победу, но сидеть с бойцами своего отделения не стал, усталость одолевала, а потому он пошел отдыхать в комнату на втором этаже. Это был скромных размеров кабинет, в правом углу которого стоял массивный резной шкаф темного дерева со стеклянными дверцами, у стены слева – темно-коричневый диван из кожи, центр занимало такого же цвета кожаное кресло и столь же массивный, как и шкаф, стол, к которому приткнулись два стула с высокими резными спинками. На одной половине покрытого синим сукном стола стояли полупустая бутылка вина, три бокала, чашка с недопитым кофе, ваза с печеньем, раскрытая плитка шоколада, тарелка с нарезанными кружочками колбасы и набитая окурками жестяная банка из-под консервов. Здесь же рядом, у лампы с сиреневым абажуром, лежала разбросанная колода игральных карт и фотографии с обнаженными девицами.
«Ишь, развлекались тут, сволочи… Ну ничего, теперь им не до развлечений будет», – подумалось Александру.
Вторая половина стола была занята аккуратно сложенными стопками исписанной бумаги. Несколько листов валялись и на паркетном полу вместе с десятком пустых бутылок. Григорьев зевнул и направился к дивану. Обутая в кирзовый сапог нога наступила на что-то твердое. Старший сержант глянул под ноги. С дубового паркетного пола на него смотрело одутловатое лицо с маленькими цепкими глазами, тонкими губами и щеточкой усов под большим носом. Григорьев брезгливо отдернул ногу. Видимо, кто-то из бойцов его отделения успел скинуть фюрера со стены. Александр с ненавистью отшвырнул портрет Гитлера в деревянной рамке носком сапога. Адольф заскользил по паркету и исчез под шкафом.
– Вот так будет лучше. Чтобы глаза не мозолил, гад, – удовлетворенно произнес Григорьев, подошел к дивану, закинул полосатый черно-красно-белый шерстяной плед на кожаную спинку, изможденно сел, снял сапоги. Муторный запах портянок и потных ног ударил в нос. Что ж, ему не привыкать. За время, проведенное на фронте, всякого пришлось понюхать. Знаком был запах пота, немытого тела, пороха, горький запах дыма костров и пожарищ, металлический запах крови и тошнотворный запах разлагающихся мертвых тел. Теперь ощутил он и запах долгожданной победы. Размотал портянки, лег на диван, положил голову на круглый кожаный подлокотник, блаженно вытянул ноги. Усталость, накопившаяся за дни стремительного и тяжелого наступления на Прагу, когда в день приходилось с боями преодолевать от тридцати до пятидесяти километров, а порой и более того, без нормальной еды, сна и отдыха, придавила к дивану. Александр повернулся на бок, прикрыл отяжелевшие веки. Отчего-то вспомнились боевые товарищи. Те, кому не довелось дожить до победы. К сладостному чувству добавился привкус горечи. Вспомнились и закадычные друзья: рыжеволосый детина, драчун и заводила Тимоха Великанов, лопоухий весельчак, сухощавый и малорослый Максимка Плотницын и черноволосый с большими темно-карими глазами Лева Багдасарян. Четвертым в их компании был он – Александр Григорьев…