Последний бой Лаврентия Берии
Шрифт:
Он встал, взял полевую сумку, которую носил вместо портфеля, на всякий случай сунул пистолет в карман кителя. Когда ходишь ночью по Москве, лучше иметь оружие поближе к руке. Машины ему не положено, ждать, пока пойдут трамваи – неохота. Ладно, пройдемся пешком, тут каких-то сорок—пятьдесят минут хорошего хода. Внизу он еще задержался, выпил с охранником стакан чаю и лишь тогда шагнул в августовскую ночь, под мелкий моросящий дождик.
Когда майор подошел к дому, было без пяти минут пять. Самое глухое время, на улицах ни души, спят даже бандиты. Поэтому он очень удивился, увидев в своем подъезде три смутные тени. Впрочем, оставалось еще правило «я не трогаю, и ты не трогай» – когда человек носил военную форму и держал руку в кармане, оно срабатывало часто. Но, похоже, не в этот раз. Краем глаза он заметил,
– Эй, дядя! – окликнул его подошедший. – Огоньку не найдется? А то так курить хочется, что совсем денег нет и переночевать негде.
По виду уголовник… нет, не уголовник, обычная шпана. У серьезных рецидивистов манеры похожие, да не такие. У этого блатная повадка еще не стала привычкой, все преувеличенно, как в плохом театре.
– Не курю! – бросил майор. – И тебе не советую, племянничек. От дыма люди внутри черные становятся… как черти.
Уголовник заржал.
– Ой, дядя, напугал-то как! Я же и есть самый настоящий черт…
Майор стоял чуть расслабленно – шпаненок был ему не опасен, такого он отправит в нокаут одним тычком. А вот за другими двумя наблюдал внимательно. Тени прошли вдоль стены, норовя зайти за спину. Котеничев повернулся, сунул руку в карман и негромко приказал:
– А ну на место!
И заметил, что от черного хода двинулся еще один. Первые двое вышли на свет – в таких же разлапистых пиджачках, как и шпаненок, в похожих кепках… движения другие! Под пиджаками угадываются тугие, скрученные из жил и мускулов тела, лица собранные, спокойные, и внимательные неулыбающиеся глаза.
Никакие это не уголовники!
Он быстро взглянул: парадный ход перекрывают двое, черный – один, но это ничего не значит, во дворе наверняка есть кто-то еще. Человек у черного хода шагнул чуть вбок, оказавшись в полосе света, и Котеничев увидел его лицо. Теперь он знал, что это за люди.
…В мае сорок шестого, когда сменился министр госбезопасности, его вызвал в себе новый хозяин Лубянки, Абакумов. Внимательно оглядел, поморщился:
– Мне о вас говорили. Вашу высшую форму допуска я подтверждаю. Но такие работники мне не нужны. Форма сидит черт знает как, держитесь, словно бухгалтер какой-то. Так вот: я не Меркулов. У меня в МГБ каждый чекист должен уметь стрелять и владеть рукопашным боем. Мало ли что – вас ведь курица затопчет.
– Не затопчет, товарищ нарком, – хмуро взглянул на него Котеничев.
– Не нарком, а министр. Кстати, у меня есть фамилия и звание. А физподготовкой будете заниматься. Мои приказы не обсуждаются.
Как ни странно, рукопашный бой майору даже понравился. Он обнаружил – если сходишь в середине дня на часок в спортзал, то успеваешь в итоге сделать процентов на десять больше. Да и получалось у него неплохо, даже без поправки на возраст. Как-то раз к ним на занятия зашел Кудрявцев, посмотрел и предложил Котеничеву заниматься не на общих курсах, а на спецкурсе для управления охраны – если уж учиться, так учиться хорошо, вдруг пригодится. Было это в мае пятидесятого, а в сентябре в их особом маленьком зальчике появились бойцы из бюро № 2 – только что организованной структуры для проведения специальных действий на территории СССР. Держались они особняком и учили их иначе, но занимались все в одном помещении и постепенно перезнакомились. Среди них был и тот человек, который сейчас перекрывал черный ход – фамилии его Котеничев не знал, только имя: Андрей, тезка. А значит, и остальные оттуда же – спецгруппа по похищениям и убийствам, ликвидаторы. Все, кроме шпаненка – этого не иначе взяли для приманки.
…Майор быстро, по-звериному огляделся, прикидывая расстояние. Ампула, зашитая в воротнике кителя, оставляла ему последний выход, если прорваться не удастся, но глупо сдаваться, пока есть хоть какой-то шанс. И в ту долю секунды, когда он кинул прямой взгляд на Андрея, он заметил, как тот еле заметно показал глазами на дверь черного хода. Это был исчезающе малый шанс, но все же шанс.
Дальнейшее заняло не больше двух-трех секунд. Швырнув шпаненка на одного из нападавших, Котеничев дважды выстрелил через карман. Убивать товарищей, даже если те пришли по его душу, он не хотел, стрелял в
Всем был хорош коридор, одно плохо – десять метров без единого поворота. Он бежал к лестнице, сзади ударил выстрел, другой – стреляли из Т Т, это был тезка, и этих выстрелов он не боялся. Майор уже почти добежал до подвала, когда гулко грохнул парабеллум, и его швырнуло вперед, грудью на дверь. Дверь была закрыта на висячий замок, и это обмануло чекистов, не поставивших прикрытие в коридоре – на самом деле скоба легко вынималась из косяка. Падение отняло лишние секунды, надо было подняться, вырвать скобу, и за это время тот, с парабеллумом, успел добежать до верха лестницы, выстрелить еще раз и снова попасть – но теперь толчок вбросил Котеничева в открытую дверь. Он вмазался в поленницу у ближней стены, обернулся и выстрелил наугад – сзади послышалось невнятное ругательство и шум падения. Ну вот, несколько минут удалось отыграть. Свет включить они не смогут, выключатель находится по эту сторону двери, а пытаться пройти из освещенного коридора в темный подвал – самоубийство. Да и куда спешить, ведь он ранен, а выхода из подвала нет… так они думают…
Когда Котеничев стал работать в нелегальной бериевской сети, ему выделили новую комнату, чуть побольше, чем прежняя. Дело было, естественно, не в улучшении жилищных условий, о котором майор не просил. Это была богатая барская квартира в бельэтаже с барскими же фокусами. Его двенадцатиметровая комната раньше была чуланом, и в ней имелся ход в подвал – чтобы не таскать дрова по лестницам. Еще осенью сорок первого, когда в Москве на случай оккупации создавали подпольную организацию, в подвале оборудовали радиоточку с запасным эвакуационным выходом. Это был старый люк, сохранившийся еще с тех незапамятных времен, когда на месте богатого доходного дома находилась огромная ночлежка, и вел он в московскую канализационную систему. Несчетное число раз с его помощью обитавшие в ночлежке мазурики спасались от полицейских облав. В сорок первом люк привели в порядок, починили лестницу, закрыли специальной крышкой, плотно подогнав ее к доскам пола. После 26 июня майор расчистил его и тщательно следил, чтобы ненароком снова не завалили.
Однако преследователи-то думают, что выхода у него нет. Как они будут действовать? Могут погасить свет в коридоре и попытаться войти в подвал, но зачем рисковать? Проще вызвать подкрепление, потом кинуть дымовую шашку или привести собак. Да, кстати, собаки… Непослушными руками он расстегнул планшет, достал пакетик со специальной смесью, сыпанул вокруг себя на пол. Борясь со стремительно нарастающей слабостью, подошел к люку. Теперь надо нагнуться и открыть его – как все это, оказывается, трудно с раной в боку. Наконец он справился, спустился по вделанной в стену каменного колодца лестнице, закрыл за собой крышку и продолжил спуск. Он уже почти добрался до конца спуска, когда нога соскользнула, ослабевшие руки выпустили скобу. Он упал на каменный пол подземного коридора и потерял сознание.
Тем временем наверху боец бывшего «бюро № 2», тот, которого звали Андреем, услышав стук захлопнувшегося люка, все-таки решился войти в подвал. Подсвечивая себе фонариком, он двигался по кровавым следам на полу, попутно затирая их ногой и присыпая мусором, пока не дошел до небольшой лужицы крови. Нагнулся, разглядел люк и, чуть подумав, обрушил на него стоявшую рядом поленницу. У него тоже было свое мнение о происходящем…
Где он? Тьма вокруг – хоть глаз выколи… Несколько секунд майор пытался вспомнить, что случилось, потом обморочное оцепенение прошло и память вернулась. Он лежал на холодном скользком полу, вокруг было сыро и отвратно воняло. Разлегся, тоже мне… Он попробовал встать, однако бок сразу же резануло острой болью, перед глазами закружились радужные пятна. Единственное, что он все же сумел – это кое-как сесть, привалившись к стене. Надо бы перевязать рану – но нечем. Плохо… если потеряет сознание, возьмут без труда.