Последний бой Лаврентия Берии
Шрифт:
– Я сообщу вашему начальству, что вы достойны полного доверия и можете работать на прежнем месте. Но, может быть, поработаете у нас в аппарате? Вы опытный шифровальщик, нам такие нужны, а перспективы карьеры у нас лучше. Убыль специалистов в НКВД большая, и будет еще больше – много заговорщиков, а теперь еще и всех костоломов и «липачей» отправим к стенке, я это обещал товарищу Сталину. Подумайте, товарищ Котеничев…
Старший лейтенант согласился и честно служил пять лет, в дополнение к основной специальности освоив навыки работы с документами. Перед войной он получил капитана, в сорок втором – майора. А потом однажды,
– Я скоро ухожу из органов, – сказал он, – и хочу на прощание отметить заслуги тех, кто честно работал на незаметных постах. Вы все это получите, если захотите. Но у меня есть для вас еще одно предложение. Если вы примете его, у вас не будет ни наград, ни карьеры. Вы будете обойденным вниманием начальства, незаметным винтиком в системе, таким незаметным, что никто не станет сводить с вами счеты. Тем более специалист вы незаменимый и останетесь на своем посту, что бы ни произошло снаружи….
Майор принял второе предложение Берии, то, которое не обещало карьеры, и так же честно выполнял свою новую работу. Он и теперь это сделает, да! Он напишет эти письма так, что ни один член ЦК или Союза писателей в них не усомнится. Но если они когда-либо попадут в руки его коллегам – а это рано или поздно случится, майор не сомневался, – те сразу увидят, кто на самом деле их писал. Он умел это делать. Ни одной, даже самой похабной экспертизы эти письма не пройдут, и уж конечно, ни один человек, когда-либо работавший с товарищем Берия, им не поверит…
Надо постараться как следует, он должен обязательно добиться, чтобы документы, касающиеся Лаврентия Павловича, проходили только через него. Тогда у них будет хоть какая-то информация. А может быть, удастся и весточку передать – если он еще жив. Вдруг он все еще жив?
Майор, высунув от усердия кончик языка, тщательно вывел последние строчки:
«Еще и еще раз умоляю Вас вмешаться и невинного своего старого друга не губить».
И подписался: «Ваш Лаврентий Берия».
Когда его привели в подземный бункер, Берия приготовился к тому, что больше никогда не увидит неба. Однако на допрос его снова повели в помещение штаба, через двор. Все те же два полковника надели наручники традиционно зверским способом – руки назад, – закрыли лицо шарфом, глубоко натянули шляпу, накинули плащ так, что не видно было скованных рук.
– Думаете, не узнают? – усмехнулся Берия.
– Мы не думаем, а делаем, как приказано, – отрезал один, невысокий и лысоватый. – Разговорчики…
Окна штаба были замазаны белой краской, коридоры пусты, однако за закрытыми дверьми он ощущал напряженное внимание людей. Еще бы, всем же любопытно, небось у замочных скважин целая очередь… Зачем, интересно, его так закутали? Чтобы не узнали? Глупость! Наверняка всем уже известно, кого содержат в бункере. Армейский идиотизм? Ну не до такой же степени! Тогда что?
Его размышления прервал скрип открываемой двери. Пришли. И вот первая неожиданность – за столом сидит не очередной генерал, а собственной персоной Роман Руденко, украинский прокурор. Берия остановился перед столом, окинул его медленным внимательным взглядом.
– Вернулись времена
– Ну зачем же так, – официально, но доброжелательно ответил Руденко. – Я новый Генеральный прокурор СССР. Если угодно, могу показать удостоверение.
Берия хмыкнул:
– Я вам назову не меньше десятка адресов, где могут нарисовать любое удостоверение. От малины Варьки Косой в Марьиной Роще до моей собственной конторы. Ради вашей филькиной бумажки не стану портить глаза.
Руденко улыбался все так же невозмутимо. Приятно, сидя за столом следователя, смотреть на бывшего министра. Так сказать, из князи в грязи…
– Да вы садитесь, гражданин Берия. Садитесь, в ногах правды нет. Правда, она в другом месте, как в свое время говорил товарищ Ежов… Время дорого, приступим к допросу.
По знаку прокурора конвоир снял наручники, подвинул стул. Берия сел вольно, облокотился о спинку, рук не растирает, терпит. Гордый, однако… Ну что ж, ломали мы и гордых. Ты уж всяко не крепче гитлеровских генералов, а кто из них на допросах веревки вил? [32] Роман Руденко.
– Итак, – сказал Берия. – Если вы намерены приступить к допросу, значит, я под следствием. А если я под следствием, извольте по процедуре: постановление, обвинение, мера пресечения. Да и положенные санкции не забудьте, и не вашего Политбюро бумажка, а согласно советским законам. А до тех пор извольте называть, как положено.
32
Руденко был обвинителем от СССР на Нюрнбергском процессе.
– Товарищем, что ли? – улыбка сползла наконец с лица прокурора.
– Да уж нет, – холодно отозвался Берия. – Какие мы с тобой товарищи, господин [33] Генеральный прокурор…
– Вот что, подследственный, – теперь Руденко говорил тоже сухо и холодно, в тон Берии. Это он зря, у него так не получается, не та выдержка. – Не пытайтесь меня оскорбить своими намеками, я и не такое слышал.
Берия поднялся, шагнул к стене, на которой висели портреты. Конвоир дернулся было задержать, но Руденко сделал знак, и полковник отошел в сторону.
33
В 30-е годы за слово «господин», обращенное к коммунисту, можно было в определенной ситуации получить пулю. В 50-е острота «классовой борьбы» несколько сгладилась, но все равно это обращение еще тянуло на пощечину. В данной ситуации Берия намеренно и жестоко оскорбляет Руденко, по сути, обвиняя его в измене Родине.
– Вашего портрета там нет, – усмехнулся прокурор.
– Нет так нет, – согласился Берия. – Но когда он тут висел, под ним было написано: «Министр внутренних дел». Я министр, а не неграмотный инвалид с Казанского вокзала. До тех пор, пока мне не предъявят все положенные документы, я не подследственный, а похищенный бандой лиц, состоящих в преступном сговоре с целью захвата власти. Вы, кстати, в их числе и, как вроде бы прокурор, должны это знать. Так что я не намекаю, я прямо говорю, никакие мы с вами не товарищи.