Последний бой майора Петтигрю
Шрифт:
— Вообще-то да. Что тебе нужно?
— Мне нужно, чтобы вы увели отсюда мою тетю. Ей не нужно это видеть.
— Абдул Вахид, что ты делаешь?! — вскричала Жасмина. — Я тебя тут не оставлю.
— Уведите ее, — повторил Абдул Вахид, не глядя на нее. — Ей нельзя на это смотреть.
— Так ты не хочешь с ней говорить? — спросил Брайан. — Ладно. Если майор ее уведет, ты согласишься со мной поболтать?
Абдул Вахид, казалось, задумался.
— Пожалуйста, Абдул Вахид, пойдем домой, — плача, проговорила Жасмина. Майор протянул
— Я бы предпочел поговорить с майором, — сказал Абдул Вахид наконец. — С вами я говорить не буду.
— Тогда я отведу твою тетушку в какое-нибудь теплое сухое место, а ты пока что спокойно посидишь тут и поболтаешь с этим джентльменом, так?
— Да.
— А ты знаешь, что у него есть ружье? Уверен, что ему можно доверять? — спросил Брайан.
— Что вы делаете? — яростно прошептал майор. — Пытаетесь его спровоцировать?
Как ни странно, Абдул Вахид издал свой обычный короткий лающий смешок.
— Вы боитесь, что он меня застрелит? — спросил он. — Вряд ли это нарушит мои планы.
— Тогда ладно, — сказал Брайан. — Договорились. Повернувшись к майору, он прошептал:
— Смех — хороший знак. Думаю, надо продолжать в том же духе.
— Я никуда не уйду, — заявила Жасмина. Она повернула залитое слезами лицо к майору, и он ощутил всю тяжесть возложенного на него задания. — Я просто не смогу себя простить.
— Если вы не уйдете, тогда наверняка себя не простите, — сказал Брайан. — Лучше всего выполнять все их просьбы. Хотя я, конечно, ничего не обещаю.
— Если я оставлю его с вами, а вы его не спасете… — начала она и отвернулась, не в силах продолжать.
— Вы меня никогда не простите, — договорил майор за нее. Слова были горькими на вкус. — Я понимаю.
Она взглянула на него, и он добавил:
— Кто бы здесь ни остался, боюсь, что его смерть встала бы между нами, дорогая моя.
Он взял ее за руку и крепко сжал.
— Дайте мне сыграть свою роль и сразиться за Абдула Вахида — и за нас, любовь моя.
— Держите, — сказал Брайан, доставая что-то из своего большого рюкзака. — Иногда они соглашаются выпить чаю. У меня всегда с собой термос.
Он подождал, пока Брайан и Жасмина поднимутся по склону. По пути они подняли оглушенную старуху. Они не оглядывались. Краем взгляда он продолжал наблюдать за Абдулом Вахидом, который оставался неподвижным. Наконец он повернулся и медленно двинулся к нему, держась левее и стараясь соблюдать уважительную дистанцию.
— Спасибо, — сказал Абдул Вахид. — Это не место для такой женщины, как она.
— Это не место ни для кого из нас, — сказал майор, заглядывая в пропасть, на дне которой пенились белые барашки и торчали острые камни. — Подобные драмы вредны для пищеварения.
Он потянулся.
— Кстати, я так и не пообедал.
— Мне жаль, — сказал Абдул Вахид.
— Вы не хотели бы выпить
— Вы что, смеетесь? — спросил Абдул Вахид. — Я что, ребенок, которого можно уговорить с помощью лакомства?
— Нет, конечно, — ответил майор, отбросив непринужденный тон. — Мне просто страшно, как легко можно догадаться, и немного холодно.
— Сейчас холодно?
— Сейчас очень холодно. Может, нам пойти в какое-нибудь теплое место и обсудить все за горячим ужином?
— Вы видели Амину? — спросил Абдул Вахид. Майор кивнул. — Она будет жить?
— Она звала вас, — сказал майор. — Я мог бы вас к ней отвезти. Я на машине.
Абдул Вахид потряс головой и вытер глаза тыльной стороной руки.
— Этому не суждено было сбыться, — сказал он. — Каждый день все больше сложностей, все больше компромиссов. Теперь я это понимаю.
— Это неправда, — сказал майор. — Вы ведете себя как дурак.
В своем голосе он услышал отчаяние.
— Столько стыда, — продолжал юноша. — Он висит на мне, словно кандалы. Скорее бы смыть его в море и очиститься перед…
Он резко умолк, и майор понял, что он считает себя недостойным даже произносить имя Создателя.
— О стыде мне кое-что известно, — сказал майор. Он собирался напомнить, что самоубийство в исламе запрещено, но в условиях ветра, дождя и пятисот футов до моря казалось излишним цитировать известные обоим собеседникам правила. — Все мы его иногда чувствуем. Все мы ограниченные людишки и ползем по миру, пытаясь урвать свою выгоду, и делаем те же ошибки, за которые презираем своих соседей.
Он рискнул глянуть в пропасть, и его желудок сжался при виде оскаленных каменных зубов. На мгновение он потерял ход мысли.
— По-моему, мы каждый день просыпаемся с самыми лучшими намерениями, а к закату, как обычно, не оправдываем своих ожиданий. Иногда мне кажется, что Господь создал тьму только для того, чтобы не смотреть на нас круглосуточно.
— Это общие рассуждения, майор. А как же личный стыд, который нестерпимо жжет душу?
— Что ж, если вам хочется конкретики, — начал майор, — взгляните на это ружье, которым я так горжусь.
Они оба посмотрели на полированный приклад и тусклое стальное дуло, усеянное каплями дождя.
— Мой отец перед смертью отдал это ружье мне, а другое такое же — моему младшему брату. Я обиделся, что он не отдал мне оба, и я обижался, пока он умирал у меня на глазах, пока писал его некролог, и будь я проклят, если не был все еще обижен этой осенью, когда умер мой брат.
— Вы имели право на оба ружья, вы же старше его.
— Я гордился этими ружьями больше, чем твоей тетей, Жасминой. Ради этих ружей я подвел любимую женщину на глазах у целого общества, большинство членов которого я терпеть не могу. Я позволил ей уехать, и мне всю жизнь теперь жить с этим стыдом.