Последний бой
Шрифт:
Его ожидали еще два удара.
Но он не знал сообщников Бардвела и Уэтерби, не знал, где и когда произойдет третье нападение.
Придется еще раз повидаться с Линетт Бардвел и попытаться узнать еще какое-нибудь имя.
Однако теперь он знал имя того, кто нанесет четвертый удар.
Нуич. Племянник Чиуна, который поклялся убить Римо и его учителя-корейца.
Глава восьмая
В Пхеньяне о выведенном из строя танке было доложено Ким Ир Сену, президенту
Он не был родом из Синанджу и в старину не верил. Это был вождь, прокладывавший новые пути. Крестьяне и солдаты называли его «товарищ», поскольку он утверждал, что все равны. Он всегда носил военную форму с погонами маршала и тугой черный кожаный ремень.
Ким Ир Сен понимающе кивал головой, когда ему в первый раз доложили о случившемся. Да, он слышал о Мастере Синанджу. «Все это сказки, покрывающие действия банды разбойников и головорезов», — заметил вождь и велел своему помощнику Пак Ми Чонгу разобраться в этом деле. Он считал, что Мастера Синанджу ушли вместе с прошлым и не могли причинить вред Корейской Народно-Демократической Республике.
Пак Ми Чонг прежде всего обратился к губернатору провинции, где находилась деревня Синанджу. Тот предвидел и боялся расследования, потому что именно он приказывал солдатам отбирать то, что Мастер Синанджу каждый год присылал в свою деревню.
— Почему вы задаете мне подобные вопросы? — спросил губернатор. — Вы сомневаетесь в том, что я могу управлять этой провинцией?
— Если бы президент сомневался, то вас бы здесь не было, — ответил Ми Чонг. — Нет, я просто интересуюсь, что за люди голыми руками вывели из строя народный танк.
— Я этого не говорил, — сказал губернатор.
Ми Чонг спросил:
— Если не Мастер Синанджу, то кто же?
— Американцы, — ответил губернатор. И напомнил о корабле, который был замечен вблизи Синанджу. Разве они не капиталисты? И разве они не ненавидят Корейскую Народно-Демократическую Республику? И не занимаются подрывной деятельностью?
Ми Чонг ничего на это не ответил. Он был мудр и понимал, что лучше направлять ненависть народа на внешнего врага. И все же каждый раз, когда слышал слово «американцы», он начинал подозревать, что кто-то пытается оправдать свою некомпетентность.
Затем Ми Чонг направился в Синанджу, где царило веселье, и спросил там у встречного ребенка:
— Кто такой Мастер Синанджу? Я хочу встретиться с ним.
Ребенок подвел его к большому дому в конце главной улицы. Дом старый, деревянный, но отделанный слоновой костью и камнями из заморских стран. Да и само дерево отличалось от жиденькой корейской древесины.
— Давно ли здесь стоит этот дом?
— Он был здесь всегда, — ответил ребенок, что для Ми Чонга, хорошо знавшего детей, вовсе не означало, что дом старый. Но его внешний вид, в котором чувствовалось влияние многих стран и культур, навел Ми Чонга на мысль, что
Хотя Ми Чонг и был приверженцем нового режима с юношеских лет, при входе в дом он поклонился и снял башмаки, как полагалось в старые времена, — этот обычай его народ перенял от японцев. Он поклонился старику с белой бородой и длинными, как и у его предков, ногтями.
Старик спросил:
— Кто ты? Я не встречал тебя в деревне.
Ми Чонг ответил, что он из Пхеньяна и служит Ким Ир Сену, и поинтересовался, не является ли старик действительно Мастером Синанджу, «о котором рассказывают много удивительного».
— Я тот, о ком ты говоришь, — сказал Чиун.
— Я слышал, что твои руки обладают большей силой, чем народный танк.
— Это так.
— Как это может быть? Сталь тверже плоти.
— Человеческий ум — вот самое сильное оружие. Танк — лишь инструмент, он ничуть не сильнее человеческого ума, который его использует.
— Но с его помощью глупцы могут уничтожить даже мудрых.
— Знай, молодой человек, что есть мудрые и есть мудрейшие. Но даже мудрейший из них знает только, что он не познал истинную силу своего ума. Даже глупец, использующий свой ум, сильнее мудреца, его не использующего.
Ми Чонг был озадачен, а Чиун продолжал:
— Ты ищешь человека, творящего чудеса. Но величайшее чудо есть сам человек. Я это понимаю, а ты — нет, как и твои люди из Пхеньяна в народном танке. Вот почему песок поглотил их, будто пустые раковины.
— Я так ничего и не понял, — произнес Ми Чонг. — Но возможно, поймет президент. Я доставлю тебя к нему.
Чиун сделал отрицательный жест рукой.
— Синанджу нечего делать в Пхеньяне. Возвращайся к своим развратным женщинам и вину.
Но Ми Чонг не собирался уходить.
— Но если ты обладаешь такой мудростью, почему же ты не поделишься ею со своим народом? Почему ты сидишь в одиночестве в этом пустом доме с одной лишь девушкойслужанкой?
— Можно ли океан вместить в чайную чашку? Можно ли небо вылить в вазу? Так и Синанджу нельзя дать каждому.
— Но оно отдано многим.
— Немногим, — сказал Чиун.
— Мне говорили, что ты не единственный Мастер Синанджу.
— Есть претендент по имени Нуич, называющий себя также Уинч или Чуни. Все это имена одного человека, сына моего брата.
— Значит, вы оба носите это звание?
— Скоро этому придет конец, — сказал Чиун, — раз и навсегда, и это звание достанется белому человеку. Это говорю я. Сердце — вот главное обиталище Дома Синанджу, и когда я не нахожу среди нас достойных, я отдаю его белому человеку.
— Американцу? — спросил Ми Чонг, подтверждая свои худшие опасения.
— Тому, кто ел гамбургеры, пил вино и другую отраву. Слабому телом и разумом, но чистому сердцем. Ему я отдал все. Он был куском свиного уха — я сделал его плотью Синанджу.