Последний бой
Шрифт:
Тяжёлая штора закрытого окна вдруг парусом надулось, будто что-то большое и мягкое влетело через пуленепробиваемое стекло. В зале раздался голос, негромкий, но удивительно ясный, чистый. Звуки, слова спускались со всех стен, потолка, поднимались с пола:
– Позвольте не согласиться с вами, – Люцифер стоял за спиной Каина, положив ему руки на плечи, опустив грязного цвета крылья. – Никакого пагубного влияния не было. Да, мы часто и помногу разговаривали о несправедливости слов Божьих, о невозможности познать истину, следуя заветам Господним. Но подстрекать к убийству – помилуйте. Можете спросить у господина Байрона –
– Ты, сатанинское отродье, – Шейнин по привычке локтем левой руки нащупал кобуру. Пустая. Пистолет сдал при входе. – Прямо ангел небесный.
– Так оно и есть. Вы, Лев Романович, абсолютно правы. Только вот рода у меня нет – я Сатана, первый и единственный. И ангел я, это действительно, низвергнутый с небес. Не сошлись с Богом, как у вас говорят, по политическим мотивам. Но людям на земле я сатанинским началом, знаменем дерзости не был. Сами тянулись ко мне. Вот у вас на стене висят мои ученики. Межи не проведёшь – где кончаюсь я, и начинаются они. Храмы Божьи разрушили – ну это, как бы, моё учение. Но попов в подвалах стрелять – это самостоятельная работа.
Портрет Сталина качнулся, затем выпрямился:
– Не заседание комиссии, а какой-то пионерский кружок. Где Лаврентий? Ты, Люцифер, нас с собой равняешь. Время-то какое было?
– Для грехов и добродетели, Иосиф, время не меняется. Оно вообще не меняется, оно постоянно. Вот Каин подтвердит: мы Галактику облетели, а вернулись – вода ещё продолжала стекать из опрокинутого кувшина.
– Скажи, Люцифер, ведь творить зло затратнее, чем добро, Косыгин бы сказал, что инвестиций душевных больше требуется, – Суслов был доволен, что помянул товарища по партии.
– Понятия добра и зла философские.
Открылась главная дверь, вошёл фельдъегерь в чине полковника.
Фельдъегерь:
– Извините, товарищи, из МИДа передали, очевидно, Суслову. Сказали, что уже неделю у двери стоят.
Полковник протянул свёрток крайнему. Люцифер взял свёрток.
– Да, Михаил Андреевич, это вам. Калоши. Вы их на прошлой неделе забыли у двери. Громыко приказал к ним охрану приставить, – Люцифер протянул свёрток через весь стол.
– Спасибо, полковник, свободны.
Полковник вышел. К Брежневу подошла медсестра Нина Коровякова, что-то прошептала ему на ухо.
– Есть мнение, товарищи, сделать перерыв и вторую часть провести в Завидово.
– Нездоровится что-то, Леонид Ильич, да и сыро там, – Суслов просяще глянул на Брежнева.
– Едем, едем, Михаил Андреевич, у вас теперь калоши есть.
Все засуетились, вышли. Члены комиссии – в главную дверь. Леонид Ильич и Нина Александровна – в дверь за креслом председателя. За столом остался Каин. Рядом с ним – Люцифер.
– Мог ли ты представить, дорогой Каин, что судить тебя будут люди, погрязшие в большем грехе, чем ты? Да, кстати. Ты когда-нибудь видел меня в старой офицерской шинели или в фуражке с бородкой? Нет? Вот, пожалуйста, на стене мои портреты. Да, да – это я, Каин. Это мои портреты.
– Прекрати, Люцифер, прекрати. Меня за это убили, – портрет Сталина стал багровым.
– Ты жив, Иосиф. Вот, я перед тобой. Ты, Иосиф, это я, Дьявол. В тебе мне было легко. Эти, как ты их назвал, «пионеры», и сейчас думают, что я, поселившись в душах Колчака, Врангеля,
– Ты, Люцифер, просто Дьявол, а Жуков – Дьявол гениальный. Помнишь, взятие Берлина. Вот. Если бы Георгию было поручено строительство Днепрогэса, то турбины вращала не вода днепровская, а кровь строителей. Поэтому и приходилось его за воротник держать. Выключи свет, Люцифер, – устал я.
Портрет Сталина принял прежние коричневатые тона.
Брежнев через свой кабинет прошёл в комнату отдыха. Проходя мимо своего стола, он закрыл красную папку с документами. Пиджак повесил на спинку кресла. Два солнечных зайчика от Звёзд Героя забегали по стене и остановились. Нина Александровна поправила подушку под головой Леонида Ильича. Из тумбочки достала пузырьки с лекарствами, из каждого взяла по одной пилюле, положила в неглубокую чашку, задумалась, вынула из кармана халата ещё таблетку – положила туда же.
Брежнев спал. Во сне ему медленными картинками вспоминалась война. Как он дважды в группе сопровождения представителей штаба фронта посещал Малую землю. А когда начинала действовать таблетка из Нининого халата – в мутнеющем сознании рисовалось и то, чего не было, а было написано группой военных писателей. Брежнев искренне в это верил, а во сне – так и красочно представлял.
Второе посещение Малой земли было отмечено тем, что взрывом снаряда его контузило и сбросило в воду залива. Матросы сейнера «Рица» его спасли.
Во сне Леонид Ильич видел это со стороны. Его высоко подбрасывает взрывной волной, он беспорядочно кувыркается, но стремится перейти в управляемый полёт. В какой-то момент рядом с собой видит летящего Люцифера. Генеральская шинель на нём расстёгнута, серо-грязные крылья распущены. Брежневу всё хочется постичь, что больше помогает лететь Люциферу – полы шинели или крылья. То вдруг узнаёт в нём генерала Давида Ортенберга. То Лазаря Кагановича. И тот, и другой влияли на его военную карьеру в 18 армии.
– Вам, дорогой Лазарь Моисеевич, мой горячий фронтовой привет… Работаю начальником политотдела 18-й армии… Не забыл всех ваших указаний, – во сне, но уже просыпаясь, вслух говорит Брежнев.
Нина не прислушивается. Ей неинтересно:
– Вставай, Лёня, пора, все собрались уже.
– Присядь ко мне, – Брежнев открыл глаза, уткнулся подбородком в её тугую грудь, – ты с нами поедешь.
Кругом тяжёлый, посеревший снег, дороги и тропинки между домами вычищены. Возле постройки с поленницей дров у стены – егерь. На длинном, добротно сбитом столе – разделанный кабан. Порубленные и завёрнутые в чистую ткань куски предназначаются гостям. Первым приехал Брежнев с Ниной Александровной. Затем остальные на своих машинах: Косыгин и Пётр Андреевич Столыпин долго не выходят из машины, о чём-то темпераментно разговаривают. Юрий Владимирович приехал с Берией. Вышинский и Шейнин приехали на одной машине. Шейнин за рулём, рядом – Вышинский, Каин – на заднем сидении. Суслов вышел из машины один.