Последний бросок на запад
Шрифт:
Вадима не было. «Наверное, кофе пошел ставить,» — подумал Дима и стал собираться в дорогу, стараясь ничего не забыть — часы, компас, побольше патронов, фанат и еще много очень необходимых мелочей, без которых наемнику не обойтись.
Хорошо почищенный и смазанный автомат стоял в углу и тускло отсвечивал вороненой сталью. Его предстояло закинуть за спину в самую последнюю очередь.
«Хорошее оружие,» — в который раз подумал Емельянов, глядя на автомат Калашникова производства Ижевского завода. Хорошо, что удалось поменять.
Вернулся Чернышев с импровизированной туркой, сделанной из пустой жестяной банки из-под пива. Он действительно варил кофе, и теперь его аромат распространялся, по всей комнате.
— Хочешь кофе? — холодно спросил Чернышев.
Емельянов кивнул.
— Давай.
Вадим аккуратно разлил кофе по фаянсовым чашкам, которые он, как любитель комфорта, прихватил в магазине во время последнего налета. Сербы, конечно, обеспечили всех необходимой посудой, но все было металлическое или пластмассовое, отчего пища часто имела неприятный привкус.
В полной тишине — большинство обитателей бывшей турбазы еще спали — Чернышев и Емельянов допили кофе и закурили. Опять же — трофейное «Мальборо».
— Который час? — спросил Чернышев, подводя свои часы.
— Без пяти семь. Пора выходить. Кабанчик уже завел машину.
— Хорошо. Сейчас только проверю все еще разок. Мало ли что…
Вадим завел часы и проверил содержимое нагрудных-карманов. Рейд не должен был затянуться, и поэтому никаких вещмешков, ничего лишнего с собой не брали, только самое необходимое для боя, наблюдения и сухой паек на случай непредвиденных обстоятельств.
— Все, трогаемся, — сказал Чернышев, закончив собираться.
Оба встали с кроватей, которые, согласно примете, оставались незаправленными до возвращения хозяев, и вышли из здания.
Кабанчик подбросил их на десять километров. Дальше надо было идти пешком.
Днем солнце уже припекало достаточно ощутимо, пахло весной, но ночью по-прежнему был морозец и утром все вокруг покрылось инеем, а лужицы воды во дворе прихватывались тонким слоем льда.
«В долине сейчас теплее», — подумал Емельянов; а путь их как раз и лежал в долину.
Он случайно задел ветку дерева и та осыпала его снегом, который попал за шиворот ему и напарнику. Чернышев принялся отряхиваться, раздраженно чертыхаясь при этом и злобно поглядывая на Дмитрия. Емельянов не оглянулся и пошел вперед.
«Главное — не сорваться, — думал Емельянов. — Действительно война показывает — кто есть кто. Неужели я столько лет дружил с человеком, для которого нет большего удовольствия в жизни, чем поиздеваться над другими людьми?»
Чернышев шел сзади молча. Слышалось только его тяжелое дыхание.
Емельянов еще раз вспомнил
Предстояло пробраться в северную часть долины, к мосту через Дрину — пронаблюдать за передвижениями противника, который резко увеличил на этом участке свою активность. Больше всего сербское руководство интересовали танки и бронетранспортеры, к возможному прорыву которых предстояло готовиться.
Емельянов молча прокладывал путь по глубокому снегу, который к тому же покрылся ледяной коркой и очень затруднял ходьбу.
— С курса бы не сбиться, — пробурчал Емельянов, с тоской разглядывая темный лес.
Разочарование в своем лучшем друге здорово портило настроение.
— Ты мне? — спросил Вадим.
— Нет…
— Чего ты там бормочешь? Говори громче, я ничего не слышу.
— Да так, ничего. Это я сам с собой.
Снег скрипел у них под ногами, и маленькая боевая группа постепенно приближалась к своей цели.
Емельянов молчал; Чернышев же не решался первым завести разговор…
Вскоре лес заметно поредел. На этом склоне только чахлые кустики давали какую-то маскировку разведчикам.
— Давай поднимемся на тот пригорок, — предложил Чернышев. — Оттуда мост очень хорошо просматривается. Я думаю, что здесь особых трудностей не возникнет.
— Но зато и мы будем как на ладони, — резонно заметил Емельянов. — А трудности не просто возникают, они, к сожалению, возникают внезапно — вот что плохо. Так что зарекаться рано.
Чернышев достал пачку сигарет.
— Емеля, давай перекурим. Неизвестно, как там оно дальше будет.
В этой реплике без труда можно было бы различить нехитрый подтекст: «Может быть, это наши последние с тобой сигареты…»
— Давай, — Емельянов, все еще борясь с собой, решал, не послать ли Чернышева на все четыре стороны хорошими русскими словами, или же еще попробовать разобраться в их взаимоотношениях.
Каждый был погружен в свои мысли и потому курили молча, жадно затягиваясь. Потом, прячась за чахлыми кустами, наблюдая за мостом, им придется сидеть не шелохнувшись, не говоря уже о том, чтобы закурить.
— Все, пошли, — твердо сказал Емельянов, бросая на землю до фильтра докуренную сигарету и придавливая ее носком ботинка. — Нечего время тянуть.
Он махнул рукой и, пригибаясь, стал пробираться на выбранный горный склон.
Когда до моста оставалось около двухсот метров, Чернышев шепотом сказал Емельянову, что с биноклем все вполне прилично будет видно и отсюда. Нет никакого смысла подбираться ближе.
Выбрав развесистый, обсыпанный инеем куст на пригорке, затененном высокой скалой, они легли на землю, словно дикие кошки, подстерегающие жертву.
— Давай бинокль, я пока настрою, а ты прикури мне сигарету. Кажется, все спокойно и до нас никому нет никакого дела, — сказал Чернышев. — Только бы так и дальше продолжалось.