Последний день нашего счастья
Шрифт:
– Карина…
– Что – Карина! – возмутилась я. – Нельзя просто так опустить руки и сдаться. Я не хочу верить в том, что ты готов вот так просто… Нет, Я тебе не позволю, - я отступила от него на полшага и решительно взглянула на парня. – Я докопаюсь до правды. Ты не преступник и не вор, так почему позволяешь так о тебе думать?
Парень скривился.
– Солнышко, прошу тебя…
Я проигнорировала его мольбы, ответив только холодным, внимательным взглядом.
– Почему ты считаешь бездействие хорошим выходом? – серьезно спросила я. – Ты должен понимать, что это глупо, Клим. Ты сам себе вредишь таким образом. Сидеть сложа
Взгляд, брошенный на меня, был настолько печален, что я даже ощутила что-то вроде жалости по отношению к Климу. Я считала чувство жалости разрушительным и знала, что мои родные по отношению к своим любимым никогда такого не позволяли, но все же…
С Климом иначе не получалось. Потому что он позволил выбросить себя с работы, довольно неплохо приносящей деньги, а теперь был готов просто опустить руки и ждать, пока через него перешагнут и пойдут дальше.
Потому и о расставании нашем говорил, что не верил в собственные силы. Глядя на него, я все больше и больше приходила к выводу, что это жуткое проявление беспомощности надо как-то… Искоренять из него. Нельзя позволять Климу и дальше просто плыть по течению, иначе он себя элементарно разрушит!
– Ты меня любишь? – наконец-то прямо спросила я.
– Конечно! – воскликнул парень. – Карина, ну неужели ты действительно можешь в этом сомневаться?
– Мне бы очень этого не хотелось, - твердо произнесла я. – Но я не могу ни в чем быть уверена. Ты меня любишь?
– Люблю. Я очень сильно люблю тебя, Карина, - твердо промолвил парень. – Сильнее всего на свете. И я хочу, чтобы мы были вместе. Я… - он запнулся. – Я хочу, чтобы ты стала моей женой. И чтобы больше никто не смог тебя у меня отобрать. Но…
Я замерла. Слова о замужестве поразили меня. Я не думала, что Клим готов на настолько серьезный шаг, но теперь в его глазах буквально сияла уверенность. Он так твердо говорил о своих намерениях, что не поверить ему было просто невозможно. И я немного расслабилась, позволила себе осознать: да, он не лжет. Если бы у Клима было чуть больше ресурсов, он, наверное, горы бы свернул ради наших чувств! Но он из бедной семьи, ему трудно.
Но я могу ему помочь.
– Но сейчас это невозможно, - Клим опустил голову. – Потому что мне нечего дать тебе, Карина. Я беден, как церковная мышь. Куда я приведу тебя? В свою однушку, к больной матери, где пристроиться можно разве что на полу? После того, как ты привыкла к самому лучшему, воспитывалась в отличных условиях, после всего того, что сделали ради тебя твои родители? С милым рай и в шалаше – это все глупости. Этого рая не будет уже через несколько дней…
Мне очень хотелось возразить, но Клим крепко держал меня и смотрел так пристально, что я просто проглотила все слова и велела себе даже ни о чем не думать. Просто… Просто верить в то, что однажды я сумею добиться, сделать его инициативнее, живее, все-таки смогу провернуть все так, что он больше не позволит превратить себя в жертву.
– Давай сейчас об этом не будем? – попросил вдруг Клим. – Умоляю тебя, Карина. Я
– Ты не бесполезен! – воскликнула я. – Но хорошо. Не будем. Обещаю даже не заговаривать о случившемся.
Он улыбнулся. Я задалась вопросом, понимал ли Клим, что слова – это просто слова, а я все равно буду продолжать рыть? И ему не удастся отговорить меня от этой идеи? Кто-то же все-таки пытался его подставить. И если папа уволил Клима, это означало только, что настоящий вор все ещё продолжал зарабатывать деньги. А если говорить прямо, то – вытаскивать их из кармана моего отца.
Но вместо того, чтобы спорить, я просто шла, взяв Клима за руку. Рядом с ним мне было необыкновенно хорошо, и я наслаждалась этими короткими осенними днями нашего счастья, упивалась им…
– Клим Гордиенко?
Я вздрогнула, останавливаясь. Клим тоже застыл. Прямо перед нами будто из-под земли возник неизвестный мне мужчина.
Судя по реакции, Клим тоже понятия не имел, кто это такой.
– Да, это я, - тем не менее, подтвердил он. – Простите, а вы…
– Капитан полиции Лановой, - представился незнакомец, демонстрируя удостоверение. – Вы задержаны по подозрению в хранении и распространении наркотиков.
Глава восьмая
В ту секунду, когда прозвучало обвинение в адрес Клима, мне казалось, что мир вокруг просто остановился. Мне хотелось броситься к полицейскому, заявить, что Клим не мог, ну просто не мог так поступить, но я прекрасно знала, что услышана не буду. Тем более, любое сопротивление сделало бы только хуже. Но в ту секунду, когда на руках Клима защелкнули наручники, а его самого увели, не желая ничего объяснять, мне казалось, что мое сердце сейчас просто выпадет из груди, таким тяжелым и каменным оно стало.
Ещё несколько часов назад мне казалось, что самое страшное, что могло произойти, уже случилось – Клима выгнали с работы, и он теперь вынужден был искать новую, ещё и с не самыми хорошими рекомендациями. Но теперь, когда его забрали в полицию, я наконец-то осознала весь масштаб катастрофы.
Я поехала за ним, и в участок меня, конечно, пустили, то дальше – нет. Так и оставили, неприкаянную, сидеть на скамейке якобы в ожидании следователя или начальства. Дежурный подозрительно косился на меня, кажется, ожидая, что я стану бросаться на людей с криками «отпустите его, он не виноват», но я прекрасно понимала – это не действенный метод. Так человека из тюрьмы не вытащишь. Если Клима забрали, надо собирать доказательства его невиновности и…
– Кариночка! – я встрепенулась, реагируя на голос. – Кариночка, ты здесь!
– Светлана Алексеевна, - я вскочила на ноги. – Светлана Алексеевна, вы только не переживайте…
Но было уже поздно. Женщина стояла, вся в слезах, и смотрела на меня так, словно она узнала не об аресте, а о смерти собственного сына, и уже ничего нельзя было сделать. От одного взгляда на пожилую женщину мне становилось не по себе, и сердце в груди отчаянно сжималось.
Светлана Алексеевна была очень бледная, можно сказать – как привидение. Она едва держалась на ногах, и в широко распахнутых глазах плескался искренний ужас. Женщину трясло, и потерянный взгляд, мечущийся из угла в угол, свидетельствовал о том, что она понятия не имеет, что сейчас делать, как быть дальше.