Последний фейерверк

Яковлев Юрий Яковлевич

Потом он неожиданно начинал жаловаться своим друзьям на то, как трудно доставать химикаты, на невнимание со стороны властей, на то, что "мастерская праздников" влачит жалкое существование.

– Моя профессия отмирающая, - сокрушенно говорил он.
– Хотя пиротехника - младшая сестра ракет и космических кораблей.

И маленькие друзья всем сердцем хотели, чтобы его профессия не отмирала, а жила еще долго-долго.

Дядя Евгений относился к той редкой породе людей, для которых материальные блага не занимают в жизни никакого места. Для него ничего не стоило на последние

деньги купить по случаю бертолетову соль или алюминиевые опилки. За всю свою жизнь он ничего не нажил, ничем не обзавелся. Все, что у него было, было при нем. И может быть, его единственной собственностью были старые полотняные штаны, белая рубашка с аккуратно заштопанным воротничком и галстук - "бабочка", который он надевал даже в самую жаркую погоду, как некий рыцарский знак артистов и художников.

В жаркие дни камни бастиона накалялись, а резные листья акации не могли остановить идущие напролом лучи солнца. Внизу, под бастионом, тяжело вздыхало море, словно проделало большой путь и никак не могло отдышаться. Дядя Евгений вешал на двери мастерской тяжелый замок и вместе со своими друзьями отправлялся купаться.

Худой и длиннорукий, он смешно балансировал на отвесной каменистой тропке и был похож на большую старую птицу, которая, прежде чем взлететь, долго машет крыльями.

Очутившись на берегу, он долго расшнуровывал свои ботинки, потом, прыгая на одной ноге, стаскивал полотняные штаны. В последнюю очередь он снимал рубашку и галстук-"бабочку". Дойдя до края берега, он пробовал воду большим пальцем босой ноги и подавал команду:

– Вперед! В воду!

И ребята, как будто подброшенные трамплином, устремлялись в море.

Сам он входил в воду медленно, с достоинством. А плыл, громко фырча и манерно выбрасывая вперед руки.

В старом бастионе, превращенном дядей Евгением в "мастерскую праздника", шла своя маленькая, ни на что не похожая жизнь.

В ней было что-то необычное и притягательное. И мальчишки сходились сюда, как на огонек.

Нормальный ход жизни старого бастиона нарушил вестник, который однажды появился на пороге мастерской.

– Дядя Евгений! Дядя Евгений! Лешка сжег себе руку. Его отвезли в больницу!

Чумазый широколицый паренек, принесший эту весть, стоял перед дядей Евгением и, переминаясь с ноги на ногу, ждал, пока старый пиротехник перестанет рассматривать его изумленными глазами, в которых накапливалась тревога.

– Как сжег руку?
– наконец спросил дядя Евгений.

– Ракетой. Хотел запустить ракету, а она загорелась...

– Какой ракетой?
– спросил дядя Евгений и, не дожидаясь ответа, стал собираться.

В этот день он в первый раз не повесил замок на двери мастерской.

Он механически поправил бантик на шее, провел рукой по остаткам волос и быстро зашагал в сторону города.

В больницу его пустили не сразу. Он никак не мог растолковать, кем он приходится пострадавшему. По его объяснениям выходило, что он посторонний человек.

– Кто вы, собственно, такой?
– допытывалась дежурная сестра.

Человек в полотняных штанах, с бантиком на шее явно не внушал ей доверия.

– Я пиротехник Бурый. Евгений Сергеевич

Бурый.

– Пиротехник?
– настороженно переспросила сестра.
– Это по вашей милости мальчик получил ожог второй степени?

– При чем здесь моя милость?
– пробормотал дядя Евгений и опустил голову.

Он сел на скамью и стал ждать. Он был подавлен происшедшим.

"А может быть, я и в самом деле виноват?" - думал дядя Евгений, и эта мысль усугубляла его отчаяние.

В конце концов его все же пустили к больному Лешке. Ему дали белый халат. Халат оказался на толстого человека, а дядя Евгений был худ, и халат повис на нем, как парус на мачте при безветрии.

Но пиротехника это мало интересовало. Он даже забыл поправить бантик, который съехал на сторону.

Очутившись в палате, дядя Евгений сел на краешек койки и некоторое время сидел молча. Он разглядывал своего маленького дружка, словно хотел убедиться, не произошла ли ошибка.

– Что же это ты?
– спрашивал он Лешку и качал головой.

– Я хотел ракету сделать, чтобы летела метров на сто. Понимаете? говорил Лешка.

– Ракету?
– как бы про себя произносил дядя Евгений.
– Что ты в нее заложил?

– Порох и... головки от спичек.

– Зачем же порох?
– вспыхнул дядя Евгений, но тут же спохватился и начал говорить тихо: - Но мог посоветоваться! Я бы тебе... Да что теперь говорить!..

– Я боялся, - сконфуженно пробормотал больной.

– Кого ты боялся?

– Вас!

– Эх ты, рыбья голова! Пороха не боялся, а меня испугался.

Разве я такой страшный, чтобы меня бояться?

– Вы строгий.

– "Строгий"!
– передразнивал мальчика старый пиротехник.
– А разве в моем деле можно быть не строгим? Мой учитель Джузеппе Роджеро бил меня по рукам... за неосторожность. И я ему благодарен.

Дядя Евгений отвернулся. Он снова ушел в свои тяжелые мысли.

Вид у него был такой расстроенный, что у Алешки сжалось сердце.

Он никогда не предполагал, что веселый чудаковатый дядя Евгений может так сокрушаться. Мальчик привстал на постели и потянул дядю Евгения за халат.

– А? Что? Смешно?
– Дядя Евгений подскочил, словно его только что разбудили.

– Ничего не смешно, - говорил мальчишка.
– А у меня рука почти не болит.

– Болит. Я знаю... У меня в детстве все руки были обожжены.

Но-но-но! Это тебя не касается. Ясно?

Теперь уже не он утешал Алешку, а пострадавший говорил ему о том, что ожог ерундовый. Но дядя Евгений качал головой и сутулился. Где-то подспудно он начинал считать себя виноватым. И эта мысль сломила его, сложила, будто железный метр, на части, как тогда, в противотанковом окопчике...

На другой день дядю Евгения вызвали в милицию. К товарищу Шмелеву.

Старый пиротехник долго рассматривал маленькую повестку с лиловым расплывчатым штампом. Он несколько раз перечитал ее, словно хотел проникнуть в тайный смысл этой казенной бумажки. Но никакого иного смысла не было: бумажка просто уведомляла, что гражданину Бурому Е.
– С. надлежит явиться такого-то числа в такоето время к товарищу Шмелеву.