Последний фуршет
Шрифт:
— Мы все время всматривались друг в друга, как будто хотели что-то найти. — Лиза сощурилась, потом подняла руку и убрала челку со лба. Он потный, заметила Ксения Петровна. — Теперь я понимаю, что она хотела увидеть. Но не знала, что сама стремилась высмотреть в ней. Но я хочу знать все. Точно, до деталей. — Она усмехнулась. — Возможно, мне тоже понадобится такой опыт.
— Нет, с тобой все в порядке, — сказала Ксения Петровна. — У твоей матери была врожденная неразвитость матки, а яичники не вырабатывали яйцеклетки, это если говорить обыденным языком. Поэтому мы пересадили
— А... от отца... что?
Ксения Петровна засмеялась:
— То, что нужно для оплодотворения. Сперматозоиды. Тут все чисто. Так что ты...
— Ты моя дочь, — говорил он мне, когда сердился на маму. — Только моя, больше ничья. И еще он говорил: «Ты наша дочь на троих». А я-то думала, что третий участник — я. Я сама. — Лиза засмеялась.
— Какое самомнение, — улыбнулась Ксения Петровна. — Это уже твой характер.
— Я... не чувствовала... свою мать. Не могу объяснить, — Лиза прикусила губу. — Но отца понимала с полуслова, он только собирался что-то сказать, а я заканчивала фразу. С матерью все иначе. Я переспрашивала ее. Она сердилась, когда задавала вопрос, а я долго молчала. Она едва не впадала в истерику. Отец успокаивал ее. А мать подступала ко мне и говорила: ну почему, почему ты молчишь? Со мной?
— А ты?
— А я говорила: ловлю мысль, чтобы ответить. И еще... Я всегда старалась ей понравиться. Однажды даже перестаралась...
Лиза отчетливо помнила тот день, о котором рассказала Ксении Петровне.
...Мать стояла возле двери, собравшись идти на работу, а Лиза вышла из своей комнаты. Она знала, что матери не нравится, когда дочь лохматая. Но с буйной гривой справиться трудно. Ее не брала ни расческа, ни щетка. Лиза торопливо пригладила волосы рукой, а они, наэлектризованные, потянулись следом. Девочка походила на солнце, которое рисуют дети, — круглое лицо и волосы-лучи во все стороны.
Мать нахмурилась.
— Ты все время лохматая, Лиза, — сказала она. — Мне не нравятся твои волосы...
— Вы знаете, у мамы они были темные, блестящие, очень жесткие и густые. У отца — тоже темные. А я была рыжая, особенно в детстве.
— Как Надежда, — заметила Ксения Петровна.
— Но я решила во что бы то ни стало понравиться маме. — Лиза вздохнула и продолжила...
Черная краска для волос, которой Ирина подкрашивала себе волосы, перчатки для этой процедуры — все лежало на полке в ванной. Родители ушли на работу, дочь занялась собой. Она в деталях помнила ту сцену.
...Едва ключ заскрежетал в замке, Лиза вышла на середину гостиной и встала в позе модели. Она приготовилась потрясти маму волосами, черными как уголь.
Но вошла не мама, а папа. Замер, потер глаза. А потом расхохотался.
— Знаешь, дочь моя, — сказал он, посмотрев на часы. — У мамы в отделе сегодня собрание. Я думаю, ты успеешь сбегать в парикмахерскую.
— А... зачем? — спросила Лиза. — Маме не нравятся мои волосы, и я...
Она расплакалась. Отец подошел и обнял ее.
— Ей нравятся твои волосы, — вздохнул и погладил по голове. — Ах, Лиза, Лиза... — Потом отстранил от себя. — Давай, дуй скорее. Попроси, чтобы
Лиза вернулась коротко стриженная, цвет волос был странным, он напоминал шерсть жесткошерстного фокстерьера. Она увидела мамины глаза, красноватые.
— Лиза, мне нравится твоя новая прическа, — сказала та. — Но ты зря мучилась. Твои волосы мне нравятся всегда и всякие...
— Теперь я знаю, — говорила Лиза. — Они у меня точно такие, как у Надежды Сергеевны. А это раздражало маму.
— Она не отдавала себе в том отчета, Лиза. Это происходило само собой, помимо ее воли. Она стремилась — всю жизнь — уловить то, что не ее, не ее мужа, а чужое. Это чужое ей хотелось отторгнуть. Не замечая, что отторгает тем самым половину тебя, — Ксения Петровна покачала головой. — Знаешь, если бы я писала диссертацию снова, я имею в виду докторскую, по пробирочным детям, я бы добавила важную главу — к чему следует подготовиться женщине, которая вынашивает пробирочного ребенка. Но я теперь, как ты видишь, стою не у истоков жизни, а там, где она впадает... Мы все знаем, куда впадает жизнь...
— Теперь вы работаете Хароном, — фыркнула Лиза.
— Я похожа на этого типа из греческой мифологии, который перевозит умерших через реки подземного царства до врат Аида, царства мертвых? — Ее тонкие брови изогнулись и замерли. — В общем, что-то есть. Он тоже на этом зарабатывал.
— Правда? — изумилась Лиза.
— За перевоз платили и там, — кивнула Ксения Петровна.
— Бросьте, — недоверчиво усмехнулась Лиза.
— Смеешься, а я знаю. Для уплаты за перевоз покойнику клали в рот монету. Но это их проблемы, — она махнула рукой, на мизинце сверкнуло серебряное кольцо с желтым топазом. Ксения Петровна не расставалась с камнем своего знака Зодиака. Она была Скорпионом. — Но слушай дальше, я отвлеклась. То, что мы проделали, называется зачатие с использованием высоких технологий. Мы провели оплодотворение в пробирке.
— Так я... что же, на самом деле ребенок из пробирки? — воскликнула Лиза, и лицо ее побледнело. А потом покраснело. Рыжеватые волосы, казалось, вспыхнули огнем на фоне красных щек. Зеленые глаза стали еще зеленее.
— Да. Хирургическим путем мы извлекли у Надежды из яичника яйцеклетку, потом поместили ее в чашку Петри и смешали со спермой твоего отца. Через два дня оплодотворенные яйцеклетки...
— Десяток, что ли? — насмешливо спросила Лиза, стараясь унять волнение. Она-то думала, что ее зачали совсем не так...
— Не насмешничай, — остановила Ксения Петровна. — Это дело обычное. Да, их несколько, мы все пересадили в матку твоей матери. Очень часто в таком случае возникает два плода. — Она внимательно посмотрела на Лизу.
— Вы хотите сказать, у меня... был или мог быть...
— У твоей матери было два плода. Но опять-таки, как часто случается, выживает один. Точнее, мы позволяем выжить одному.
Лиза потрясенно смотрела на Ксению Петровну.
— Говорите, — бросила она хрипло.
— Хорошо. Скажу. Вместе с тобой развивался мальчик. Но его...