Последний год
Шрифт:
ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ
Данные Грюсса о странном банковском деятеле Грубине все же встревожили Бьюкенена. Он попробовал в частном раз- говоре вызвать интерес к Грубину у Протопопова. Из этого ничего не вышло. Была сделана попытка через военный атташат посольства дать сигнал русской военной контрразведке, но там сказали, что это дело гражданских властей. Тогда Бьюкенен вернулся к предложению Грюсса «остановить Грубина своими средствами» и привлечь для этого исполнителей из «Союза русского народа». Еще три дня назад
Вечером Бьюкенен вызвал Грюсса к себе на квартиру. Она была в здании посольства, но все же разговор их будет уже не откровенно служебного свойства.
В столовой, куда вошел Грюсс, за вечерним чаем сидела вся семья. Стены были затушеваны темнотой, стол уютно освещала высокая настольная лампа с зеленым абажуром. Грюсс поцеловал руки жены и дочери посла и по приглашению Бьюкенена сел рядом с ним. Как всегда, до блеска выбритое, румяное лицо Грюсса выражало глубокую почтительность, готовность ответить на любой вопрос и понимание, что начать разговор сам он не может…
— Ужасна русская осень, — печально сказала жена посла. — В такие дни, как сегодня, моя тоска по родине беспредельна.
— Работая под руководством вашего мужа, нам тосковать просто некогда, — обаятельно улыбнулся Грюсс, принимая от нее чашку с чаем.
— В молодости тоска бывает совсем от другого, — смотря на дочь, сказал посол. — Не так ли, милая?
Девушка весело рассмеялась, показав длинные зубы, и, подбежав к матери, протянула ей руку. Миссис Бьюкенен — высокая, худощавая — встала и, кивнув Грюссу, пошла за дочерью.
Когда дверь за ними закрылась, Бьюкенен отодвинул от себя чашку:
— Вы имеете что-нибудь о дворцовом перевороте? Грюсс чуть приподнял плечи:
— Это миф, сэр… — Увидев, что посол нахмурил густые брови, добавил — Моя встреча с агентом, который может это знать, завтра.
— Мне нужны точные сведения…
— Я сделаю все, сэр.
— Теперь… по поводу этого… Грубина. Я думал об этом, — продолжал посол. — Пожалуй, стоит предпринять нечто радикальное для защиты интересов Англии.
Грюсс поднял голову, на его лице почтительное внимание… Он уже получил одобрение от своей службы, но для него было крайне важно получить одобрение посла, тогда он в случае неудачи автоматически получал защиту посольства. Но посол молчал.
— Трудность в одном: у меня нет достаточной суммы русских денег, — осторожно сказал Грюсс.
— По-моему, у нас есть излишек русской
— Слушаюсь, сэр… — коротко кивнул Грюсс. Хотя такое решение посла не было официальным одобрением его идеи, все же это была поддержка…
С утра Бьюкенен в беспокойстве ходил по комнатам посольства, находя там неизменный порядок, придраться было не к чему… Сотрудники, склонившиеся над своими столами, боязливо поглядывали на посла.
Вернувшись в кабинет, он сел в кресло спиной к стоящим в углу часам — возмутительно медленно шло время. Прошло четыре часа, как Грюсс уехал на свидание со своим агентом…
Нервозность Бьюкенена была вызвана тем, что еще несколько дней назад он сообщил в Лондон о возможности дворцового переворота, высказал мысль, что смена монарха может изменить обстановку в пользу Англии, так как переворот совершат люди явно антигерманского направления. Вчера вечером Грюсс подверг сомнению эту мысль весьма убедительно, и, если он теперь окажется прав, Бьюкенен снова предстанет перед Лондоном в неблагоприятном свете… Неприятнее всего было то, что выяснение этого важного дела он вынужден был поручить именно Грюссу, принадлежавшему другой службе.
Шифрограммы из Англии были все об одном: русские должны наступать. Победа близка. Германия обречена. Ждем сообщения, где и когда русские начнут новое наступление. И если слух о перевороте окажется неверным, в Лондоне это вызовет бурю…
Бьюкенен не сегодня понял, что здесь, в России, его главный долг перед Британией — спасение ее подданных от гибели на фронте. Англия не должна выйти из войны обескровленной, ей предстоит возвыситься над Европой, над всем миром. Великая Британия поднимется на костях Германии. Над бывшими германскими колониями взовьется британский флаг. Но сколько же Британии понадобится войск и способных людей, чтобы прочно встать на новых подвластных ей землях?
Нет, Бьюкенен всегда это понимал, понимает и сейчас. Совесть его перед Британией и королем чиста. Он делал все, чтобы Россия не щадила своих людей. Но Лондон не понимает, что сейчас в России сложилась такая обстановка, когда он элементарно не знает, кто сейчас может решить вопрос о новом наступлении и может ли кто-нибудь вообще? Царь, говорят, в состоянии такой прострации, что даже перестал выполнять требования царицы. Истинный хозяин фронта генерал Алексеев ни о каком новом наступлении не хочет и слушать, говорит: не готовы резервы, или вообще отказывается об этом разговаривать, ссылаясь на то, что он всего лишь исполнитель воли монарха.
В Петрограде среди высшей власти полный разброд, и никто не способен на какие-либо решительные действия. Чего можно ждать здесь, неизвестно, но дворцовый переворот может существенно изменить всю картину здешней обстановки. То, что он узнал от великой княгини Марии Павловны, выглядело весьма серьезно и реально — заговор во дворце подготовлен… А Грюсс твердит: сейчас в верхах никому нельзя верить…
Бьюкенен вызвал слугу, распорядился подать пальто.
Вернувшись с пальто на руке, слуга сказал: