Последний хранитель

Борисов Александр Анатольевич

Кстати, насчет того, чтобы срок схлопотать, он этого даже не опасался. Знал, что отец разобьется, но непременно отмажет. Возможно, так бы все и случилось, но фокус со светом внес в его планы серьезные коррективы. Боксер не приучен драться вслепую, тем более — в положении лежа. А ребята из внутренних органов в этом деле съели собаку. Махали дубинками за себя и за того парня, как крепостные крестьяне на обмолоте пшеницы. И целили, главное, прямо туда, откуда несло неистребимым пивным духом. Попадали, естественно, в Сашку.

— А ну, прекратить

самосуд! Всем встать, предъявить документы! — властный окрик, как глас господень, попробуй не подчинись!

Даже я машинально ткнулся головой в половицы. Руки сами скользнули вниз, в положение «смирно»

Но менты видали и не таковских:

— Пош-шел ты! — внятно сказал натруженный, сдавленный голос.

В комнату ворвались еще несколько человек. По стенам зашарили лучи карманных фонариков. Сквозь щели в полу проступили полоски света. — Вы находитесь в зоне спецоперации ФСБ! В случае неповиновения, буду вынужден применить спецсредства, — кажется, это сказал отец.

Ну вот, теперь для меня все ясно! Персонажи и действо переместились во двор. Наверное, там светлей. Первым вынесли «доходягу». В подвал доносились обрывки фраз. Все остальное глушили тяжкие вздохи Мордана. Он тихо страдал над моей головой.

Я вылез из погреба, перекурил, прислушался.

Ребята из внутренних органов по-прежнему жаждали крови. Еще бы, их оторвали от любимого дела, в самый интересный момент. Сначала они качали права, потом, по инерции, матерились. Лишь в самом конце, вяло оправдывались. Их погрузили в машину и отправили восвояси.

Стало намного тише. Воздух наполнили мирные звуки: гудок тепловоза, перестук вагонных колес. Черт побери! Как давно я не ездил на поезде!

У калитки отец сердечно прощался с кем-то из фээсбэшников.

— Проснулся? — спросил Мордан.

Не дождавшись ответа, встал и ушел на кухню. Наверное, морду отмачивать.

— Подумаешь, цаца! Обидели мальчика, — сказал я его спине и тщательно ощупал диван.

Поверхность была сухой. У Сашки не хватило воды. Жалкие крохи адреналина, державшие меня на плаву, ушли, как вода в песок. Снова нахлынуло сладостное оцепенение. Сонные мысли шатались по скользким извилинам мозга, спотыкались и падали. Я снова забылся, но все хорошо слышал и понимал.

В дом вернулся отец. Он долго возился с электропроводкой, и только потом принялся за меня.

— Нет, это уже ненормально! — ворчал он, отсчитывая биения пульса. — Александр Сергеевич, вскипятите, пожалуйста, шприц!

— Угу! — отозвался Мордан.

— Не надо укола! — успел прошептать я, и вырубился.

Во сне я летал. Скользил по касательной над бесплодной каменистой грядой, и снова взмывал ввысь, к вершине высокой скалы. Воздух был упруг и прозрачен. Солнце пряталось в розовом облаке, согревая меня ласковыми лучами. Где-то у горизонта плескалось теплое море. Местность была до боли знакома. Сердце подсказывало, что здесь я когда-то бывал. Не наяву, а в каком-то другом

сне.

Меня долго будили. Просыпаться я не хотел. Наверное, чувствовал, что похмелье будет тяжелым.

— С тобой все в порядке? — с тревогой спросил отец.

Я слышал его, но все еще пребывал в иных временных рамках.

— Черт знает что! — проворчал он, нарезая круги по комнате.

Для тех, кто его знал, это всегда означало высшую степень неудовольствия шефа.

— Ты, кажется, что-то спросил? — с трудом прохрипел я, с трудом разжимая пересохшие губы. — Вроде не пил ничего, а трубы горят, как с похмелья.

— На, прибодрись, — отозвался Мордан, с готовностью, открывая бутылочку пива. — Свежачок от утренней смены. Дуй из ствола, так вкусней!

Пиво действительно было в меру холодным и очень вкусным.

— Мы тут тебе одну хренотень кололи, — просветил меня Сашка, — какой-то транквилизатор. Другой бы птицей летал, да подпрыгивал, а ты только громче храпел. Отсюда и сушнячок.

— «Сандал», — пояснил отец, — новая экспериментальная разработка. Ты опять выпадал из реальности, как тогда, после Биская. Ума не приложу, почему?

— И теперь, и тогда я отнял чужие жизни. Наверное, не был должен, — озвучил я первое, что стукнуло в голову. — Хранитель должен хранить, а не разрушать. Других объяснений не нахожу.

Мордан хмыкнул. Шеф свирепо посмотрел на него и чуть не споткнулся. Тот понял его без слов:

— Ладно, пока суть, да дело, смотаюсь в разливочный цех. На меня там уже и пропуск оформили.

Отец долго молчал, даже после того, как за Сашкой захлопнулась дверь, взвешивал «за» и «против», прежде чем, выдать свое резюме: — По правде сказать, звучит фантастически, но нет ничего другого, что можно бы принять, как версию. И вообще, с каких это пор у тебя появилась дурная привычка людей убивать? — С тех пор, как убили тебя.

— Ах да, — спохватился он, — ты же не знал.

И тут, впервые за много лет, мне стало его, бесконечно, жаль. До слез, до сердечных спазм. Сдал старикан, осунулся, поседел. Глубже стала сетка морщин в уголках беспокойных глаз. Он, даже, больше не в силах скрывать свою хромоту. И это всесильный шеф, «Дон Экшн», легенда советской разведки!

— Не знаю, что бы я делал, если б ты сейчас не проснулся, — нахмурясь, сказал отец. — Я должен уехать, Антон. Не хочу оставлять тебя одного, но я должен.

— Как скоро?

— Идеальный вариант — позавчера, но ты мнре не дал использовать этот шанс. Придется выкручиваться. Слишком многие знают, что мы с тобой живы и было бы неразумно подставляться, как двойная мишень. Хочу засветиться где-нибудь в другом месте, подальше отсюда. Но это всего лишь одна из причин.

— Контора?

Отец резко остановился, присел на диван.

— Нет, — сказал он свистящим шепотом, — конторе, как таковой, ты больше не нужен. Опасайся чекистов, особенно мурманских. У них на твой счет приказ, который уже никто не отменит.