Последний император
Шрифт:
В двадцать с небольшим лет он женился на скромной и незлобивой девушке, которая родила ему двух дочерей – Матрену и Варвару – и сына Дмитрия. Отец Распутина, по данному однажды обету, каждый год ходил в Верхотурье, в Николаевский монастырь, но как-то заболел и попросил сходить туда Григория. Проделав неблизкий путь – за Уральский хребет, сотни верст по Сибири, – Григорий вернулся преображенным. Встретившие его по возвращении односельчане решили, что он сошел с ума – Распутин пел, размахивал руками, дико озирался и в церкви пел исступленным голосом. Он бросил пить и курить, перестал есть мясо, стал истязать себя жесточайшими постами, по многу часов стоял на молитве. А потом ушел из дома и долго странствовал, обойдя многие святыни России.
Возвратившись в Покровское, он устроил под своим домом моленную и подолгу
(Слово «старец» не следует производить от слова «старик». «Старцами» на Руси называли странников, нищих, независимо от их возраста; так же называли и монахов. Но и для мирян, и для иноков прозвание «старец» непременно предполагало, что человек, его носящий, имеет высокий моральный авторитет, истинную праведность, глубокий ум и постижение Христова Учения. Их называли «божественной свечой». «Старец, – писал Ф. М. Достоевский, – это берущий вашу душу, вашу волю в свою душу и в свою волю. Избрав старца, вы от своей воли отрешаетесь и отдаете ее ему в полное послушание, с полным самоотрешением… Обязанности к старцу не то, что обыкновенное послушание, всегда бывшее в наших русских монастырях. Тут признается вечная исповедь всех подвизающихся старцу и неразрушимая связь между связавшим и связанным».)
Вскоре в Петербурге о старце Григории узнали многие иерархи церкви. Узнал о нем и духовник Великого князя Петра Николаевича и его жены великой княгини Милицы Николаевны отец Феофан.
Милица была одной из наиболее убежденных и знаменитых оккультисток и теософов Петербурга, а ее имение Званка, расположенное неподалеку от Петергофа, стало центром, где собирались «избранные» и «посвященные» – провидцы и маги, чародеи и прорицатели, блаженные и кликуши.
Распутин, приведенный Феофаном в Званку, произвел на великокняжескую чету, особенно на Милицу, очень сильное впечатление. Распутин сразу же поражал воображение своей неординарной внешностью и особенно своими глазами. Вот какое описание его внешности оставил французский посол в России Морис Палеолог:
«Темные, длинные и плохо расчесанные волосы; черная густая борода; высокий лоб; широкий, выдающийся вперед нос, мускулистый рот. Но все выражение лица сосредоточено в глазах льняно-голубого цвета, блестящих, глубоких, странно притягательных. Взгляд одновременно пронзительный и ласкающий, наивный и лукавый, пристальный и далекий. Когда речь его оживляется, зрачки его как будто заряжаются магнетизмом».
А вот как описывала Распутина одна из светских дам Е. Ф. Джанумова:
«Он был в белой вышитой рубашке навыпуск. Темная борода, удлиненное лицо с глубоко сидящими серыми глазами. Они поразили меня. Они впиваются в вас, как будто сразу до самого дна хотят прощупать, так настойчиво, проницательно смотрят, что даже как-то не по себе делается».
В это полугипнотическое состояние впадали почти все, кто соприкасался с Распутиным. По-видимому, не была исключением и Милица Николаевна. И она, конечно, вскоре же сообщила об этом царице, которая всем ходом событий, особенно же неизлечимой болезнью сына, была подготовлена к тому, чтобы весьма благожелательно отнестись к чудотворцу. Однако первая встреча ни на царя, ни на царицу особого впечатления не произвела, хотя оставила благоприятное воспоминание.
За два последующих года у них были две-три случайные встречи, и только с конца 1907 года Григорий и августейшая чета стали встречаться почти регулярно. Виновницей этого стала фрейлина императрицы Анна Вырубова, в чей дом в Царском Селе часто наведывался старец Григорий. Вечером 12 марта 1908 года, когда Распутин и ставший его другом Феофан в очередной раз сидели у Вырубовой, к ней заехали Николай и Александра Федоровна и с удовольствием провели время, беседуя со старцем. Вскоре беседы и встречи стали повторяться все чаще и чаще, а однажды старец впервые пришел во дворец, но впечатление, произведенное им на тех, кто его видел, было столь неблагоприятным, что царственные супруги решили к себе старца не водить, а встречаться с ним у Вырубовой, тем
Возможно, что, находясь за одним столом с царем и царицей, Распутин вел себя более цивилизованно, но все же приглашать его во дворец августейшая чета не рискнула. И потому было решено видеться со старцем у Аннушки, куда они приезжали не только вдвоем, но и с детьми, которые, кстати сказать, сразу же безоглядно полюбили старца: дети росли глубоко религиозными, и их восхищала святость Распутина и его любовь к Богу, проявлявшаяся во время бесед с ними.
Эти отношения, получившие развитие через несколько лет, хранились и Распутиным, и царской семьей, и Вырубовой в глубокой тайне. Однако уже в самом начале знакомства с Распутиным связь царской семьи с неграмотным мужиком оценивалась как некий нонсенс и монарший каприз, могущий привести к нежелательным скандальным последствиям. И потому дворцовый комендант В. А. Дедюлин, обеспокоенный появлением в царской семье неизвестного мужика, который мог оказаться и переодетым революционером, сообщил о Распутине начальнику Петербургского охранного отделения генерал-майору А. В. Герасимову. Охранка быстро установила, что опасных политических связей у Распутина нет, но наблюдение за ним установила, и, таким образом, полиции стало известно о другой стороне его жизни – чудовищном разврате, бесконечных оргиях и непомерном пьянстве. Причем сведения, полученные Герасимовым, привели и его самого, и высших чинов петербургской полиции, в общем-то, неплохо знавших жизнь с изнанки и неспособных волноваться по поводу утраченных добродетелей, в неподдельное глубокое изумление.
Они не могли поверить, что простой смертный мог обладать такими воистину нечеловеческими, а прямо-таки космическими силами в служении что Венере, что Бахусу.
До поры до времени сведения эти охранка придержала у себя, но потом, весной 1911 года, довела их до самого премьера П. А. Столыпина.
Столыпин пришел к царю и откровенно выложил все, что узнал, желая раскрыть Николаю II глаза на человека, который представлял серьезную угрозу репутации императора и его семьи. Николай II внимательно выслушал Петра Аркадьевича, поблагодарил за то, что тот искренне ему предан, но в заключение сказал: «Быть может, все, что вы мне говорите, – правда. Но я прошу вас никогда больше мне о Распутине не говорить. Я все равно сделать ничего не могу».
Не один Столыпин сообщал Николаю II и императрице о темных делах старца, но и царь, и царица в этом отношении были глухи и слепы. Одной из первых зимой 1910-1911 годов попробовала разоблачить Распутина воспитательница царских дочерей, фрейлина С. И. Тютчева, но она добилась лишь того, что Распутина на некоторое время перестали пускать к ее воспитанницам, сама же фрейлина вскоре после этого разговора получила отставку. Старец же, узнав о случившемся и догадавшись, что общение его с великими княжнами связано с раскрытием его второй жизни, решил на время исчезнуть из Петербурга и дать улечься начинающейся буре. Он ушел паломником в Грецию на Афон – Святую гору, где располагались два десятка православных мужских монастырей, а оттуда еще дальше – в Святую землю, в Иерусалим.
Осенью 1911 года, вернувшись в Петербург, старец встретил радушный прием в царской семье и совершенно противоположную реакцию у многочисленных своих недругов – епископа Гермогена, архимандрита Феофана, великих князей – Николая Николаевича и Петра Николаевича – и стародавних поклонниц, ставших его ненавистницами, – сестер-черногорок.
Феофана отправили в Крым, Гермогена – в Жировицкий монастырь под Гродно. Однако на сцену выступил преемник Столыпина на посту председателя Совета министров В. Н. Коковцов и переговорил с Николаем, представив множество неопровержимых фактов. Царь решил уступить, чтобы не дискредитировать себя и императрицу, и летом 1912 года старец уехал в Сибирь, в свое родное село.