Последний император
Шрифт:
— Хорошо, я вас понял.
Гао Ютан, видя, что я произнес эту фразу после некоторого размышления, подумал, что не все потеряно, и поспешно сказал:
— Хорошо, хорошо, вы еще подумайте, а я приду еще раз через несколько дней.
Он ушел от меня полный надежд. Однако когда он пришел вторично, меня уже не было в Тяньцзине.
Ко мне в те дни постоянно приходили люди, рассчитывавшие узнать какие-либо новости или подать дружеские советы. Я получал также множество писем с советами и предостережениями. Было даже письмо от одного представителя моего рода Айсинь Гиоро, который советовал мне "не принимать бандита за отца и дорожить моей репутацией в глазах китайцев". Но я уже весь был в мечтах о реставрации и на все советы не обращал никакого внимания. Я твердо решил не открывать своих намерений и в интервью тяньцзиньскому журналисту
Не могу не упомянуть о событии, которое произошло за два дня до моего отъезда. В мою комнату вбежал запыхавшийся Ци Цзичжун, мой приближенный, со словами: "Беда! Бомбы! Две бомбы!"
Я сидел на диване и с испуга даже не мог подняться. С трудом я понял, что только что приходил незнакомец, который принес подарок с визитной карточкой бывшего советника главного штаба по охране общественного порядка Ухао Синьбо.
Незнакомец оставил подарок и ушел. Ци Цзичжун, как всегда, осмотрел его и в корзине с фруктами обнаружил две бомбы.
Не успела утихнуть возникшая паника, как прибыли японские полицейские и офицеры из штаба и забрали бомбы. На следующий день переводчик Ёсида доложил мне, что в штабе уже проверили обе бомбы и установили, что они изготовлены на военном заводе Чжан Сюэляна.
— Императору Сюаньтуну не следует больше принимать посторонних людей, — посоветовал мне Ёсида. — Лучше уехать как можно скорее.
В те дни я получил и немало писем с угрозами. Так, в одном из них говорилось: "Если ты не уедешь отсюда, береги свою голову!"
Особенно напугал меня один телефонный звонок. Ци Цзичжун сказал мне, что звонил официант из ресторана "Виктория", который предупреждал меня не ходить в эти дни туда обедать, так как мной интересовались несколько "подозрительных личностей". Официант, проявивший такую заботу обо мне, сказал также, что у этих подозрительных лиц под одеждой, вероятно, было спрятано оружие. Самым удивительным было то, что он смог распознать в них посланцев Чжан Сюэляна.
Не могу сказать, что за человек был этот официант, но Ци Цзичжуна я не забуду никогда. Он был моим слугой, я привез его с собой из Пекина. Он появился во дворце после роспуска евнухов. Тогда это был молодой человек, которому я очень доверял. Во время Маньчжоу-Го я послал его учиться в военную академию в Японию. Впоследствии он стал офицером в марионеточных войсках Северного Китая. После освобождения Китая он был репрессирован за контрреволюционную деятельность. Когда я выехал из Тяньцзиня на Северо-Восток, он был одним из троих моих сопровождающих и знал каждый мой шаг.
Только много лет спустя я понял, почему японцы и Чжэн Сяосюй так хорошо были осведомлены обо всех моих делах, почему они знали буквально о каждом моем шаге и разыгрываемый мной спектакль (хотя артисты играли довольно плохо) имел такой эффект. Все это было неразрывно связано с именем Ци Цзичжуна.
Вслед за бомбами, анонимными письмами, телефонными звонками произошел тяньцзиньский инцидент. Японцы с помощью предателей и переодетых сыщиков организовали волнения в китайской части города (это тоже было одним из "художеств" Доихары). На территории японской концессии был введен комендантский час, и всякое сообщение с китайской частью города прервано. Около ворот Тихого сада для охраны появились броневики, и он оказался отрезанным от внешнего мира. Пропуск имели только Чжэн Сяосюй и его сын Чжэн Чуй.
Впоследствии, вспоминая об этом, я думал, зачем Доихаре понадобилось так срочно перевести меня на Северо-Восток. Если это произошло не потому, что представители группировки молодых офицеров Квантунской армии хотели отделаться от тех, кто выступал против них, и не по каким-либо другим причинам, а только потому, что боялись, как бы я снова не изменил своих намерений, то нужно сказать, что они слишком переоценивали влияние на меня окружающих. Фактически к этому времени не только я принял твердое решение, даже Ху Сыюань, Чэнь Цзэншоу и другие люди, находившиеся под влиянием Чэнь Баошэня, изменили свои позиции. Они отказались от прежней позиции "наблюдателей" и начали активно налаживать связи с японцами. Однако они по-прежнему боялись положиться на военных и считали, что лучше поддерживать связь с японским правительством. Все эти перемены, как и перемены, происшедшие со мной лично, были обусловлены
Тайная переправа через реку Байхэ
На Северо-Восток я собирался выехать 10 ноября 1931 года. Согласно намеченному плану, в этот день, под вечер, я должен был незаметно выйти из ворот Тихого сада. Этот вопрос меня очень сильно беспокоил. Сначала я решил, что будет лучше, если я выберусь не через центральный выход, а машиной через ворота гаража. Я приказал Да Ли, моему верному приближенному, посмотреть, можно ли выехать через эти ворота. Однако оказалось, что ими уже давно не пользовались и со стороны улицы ворота гаража оклеены многочисленными рекламами и афишами. Выход нашел Ци Цзичжун, предложив мне спрятаться в багажнике гоночной машины. Из моих приближенных выбрали одного мало-мальски умеющего водить машину. Ци Цзичжун сел рядом с шофером, и в этой "пустой" машине мы выехали из Тихого сада.
Недалеко от ворот в другом автомобиле нас уже поджидал Ёсида. Как только мы выехали из ворот, его автомобиль пристроился нам в хвост.
Это как раз был третий день тяньцзиньских событий. Все улицы на территории японской концессии и в прилегающих китайских кварталах были перекрыты. Возникли ли беспорядки случайно, или их организовали преднамеренно, сказать не берусь, но все это создало благоприятную обстановку для моего побега. В то время ни одна китайская машина не могла проехать по улице без того, чтобы ее не остановили на перекрестке перед проволочными заграждениями. Японские солдаты задерживали и нашу машину, но достаточно было сказать Ёсиде несколько слов, чтобы нас немедленно пропускали. И хотя наш шофер оказался ужасным (выехав из ворот, мы тут же врезались в телеграфный столб, отчего я сильно ударился головой о крышку багажника, да и в пути меня здорово трясло), мы все же в конце концов благополучно добрались до условленного места — японского ресторана.
Когда машина остановилась, Ци Цзичжун сразу же отослал водителя. К машине подошел Ёсида, поднял крышку багажника, помог мне выбраться, и мы вместе вошли в ресторан, где меня уже ожидал японский офицер — капитан Магата. Он вытащил японскую военную шинель и фуражку и помог мне быстро переодеться. Магата сел вместе со мной, а Ёсида — в японскую военную машину, которая беспрепятственно помчалась по набережной реки Байхэ прямо в порт. Когда машина остановилась, Ёси-Да и капитан Магата помогли мне выйти.
— Не бойтесь, это английская концессия, — сказал мне тихо Ёсида.
Мы быстро прошли несколько десятков метров по асфальтированному причалу и вдруг увидели пароходик с погашенными огнями. Я вошел в каюту, где сидели в ожидании меня, как это было условлено, Чжэн Сяосюй и Чжэн Чуй. На душе сразу же стало немного спокойней. Здесь же находились еше три японца — Каеисуми, Кудо Тэцусабуро, служивший раньше у монгольского князя Шэн Юня, и Отани, происхождение которого я забыл От капитана парохода я узнал, что на борту находилось еще около десятка японских солдат, на которых была возложена охрана. Пароход назывался "Хидзияма мару", он принадлежал транспортному отделу японского штаба. На этот раз — ввиду необходимости особой "перевозки" — на палубе были навалены мешки с песком и установлены стальные листы брони. Через двадцать лет в японском журнале "Бунгэй сюндзю" я прочел воспоминания Кудо Тэцусабуро, который писал, что на пароходе была спрятана большая бочка с бензином. Предполагалось, что если побег не удастся и нас начнут преследовать китайские войска, японские солдаты подожгут пароход, чтобы уничтожить и нас, свидетелей, и сам пароход. В то время я сидел примерно в трех метрах от этой бочки и считал, что с каждой минутой приближаюсь к счастью!