Последний император

И Пу

Одного мальчика-слугу, по имени Сунь Баоюань, замучили до смерти. Не желая терпеть жизнь во дворце, он несколько раз пытался бежать. После первого побега его поймали и жестоко избили. Во время второго побега он решил бежать через тоннели, вырытые под трубы центрального отопления. Он пробыл под земле двое суток, но так и не нашел выхода. Мальчик был голоден, его мучила жажда. В поисках воды он снова выбрался на поверхность, и тут его заметили. Услышав доклад одного из приближенных, я приказал: "Сначала дать ему поесть, а потом наказать!" Но его уже избили так, что он был почти при смерти. Испугавшись, что если он умрет, его душа будет преследовать меня всю жизнь, я приказал

врачу спасти мальчика во что бы то ни стало, но было уже поздно. Он погиб.

Я не мучился угрызениями совести, а лишь боялся возмездия, поэтому в течение нескольких дней бормотал молитвы и бил челом в своей молельне, чтобы дух умершего благополучно достиг мира иного. Виновникам убийства я приказал в течение полугода каждый день бить себя по ладони бамбуковой палкой и каяться, как будто эти меры могли снять с меня вину за преступление.

Мое жестокое отношение к людям и подозрительность доходили до крайностей. Мне часто казалось, что повар обсчитывает меня, и я посылал человека следить за ним, когда он покупает продукты. Если то или иное блюдо, на мой взгляд, было приготовлено плохо или что-то в него попало, повара штрафовали. Конечно, когда блюдо было особенно вкусным, я награждал его. Во внешнем мире я не имел никакого права применять силу, но в своем доме поступал как хотел.

В последний период Маньчжоу-Го крах Японии уже не вызывал сомнений. Сообщение радио союзников или плохое настроение Ёсиоки Ясунори — все это создавало упадническое настроение и заставляло думать о приближающемся конце. Характер мой стал еще хуже, и дома я чинил настоящий произвол.

После приезда в Чанчунь я пристрастился к чтению книг одьяволах и духах. Прочитав в них, что все живое происходит от Будды, я перестал есть мясо, так как думал, что оно — результат трансформации моих же предков или родственников. Поэтому, кроме молитв, которые я читал по утрам и вечерам, я стал молиться и перед едой. Я не позволял убивать мух, а разрешал их только выгонять. Я знал, что мухи распространяют инфекционные болезни, поэтому пищу, на которой они сидели, я уже не ел. Когда они садились мне на губы, протирал губы спиртом (в кармане у меня всегда была коробочка с ватой и спиртом). Обнаружив на блюде лапки от мух, я наказывал повара. И несмотря на это, я никому не разрешал убить ни одной мухи. Однажды я увидел, как кошка поймала мышь. Чтобы спасти ее, я приказал всем членам семьи догнать кошку.

Чем больше читал я буддистских книг, тем больше верил им. Однажды я вычитал, что если молиться в течение многих дней, может появиться Будда и захочет что-нибудь съесть. И я приготовил для него комнату и еду. После чтения молитв я объявил всем, что пришел Будда, и вполз в комнату на коленях. Разумеется, она была пуста, но так как я сам поверил в свои бредни, то принялся бить челом перед ничем.

Под моим влиянием все домочадцы стали фанатиками буддизма. В доме непрерывно стучали деревянные колотушки и бронзовый гонг, казалось, что дворец превратился в храм.

Я часто гадал, гадал без конца, пока не нагадывал себе что-нибудь хорошее. Боясь, что Квантунская армия убьет меня, я каждый раз перед приемом Ёсиоки обязательно гадал, стремясь узнать, что меня ждет. Я стал суеверен в каждой мелочи. Во всем стремился увидеть добрые и злые предзнаменования.

Вслед за мной и Вань Жун стала суеверной. Она сама себе внушила, что, встретив злое предзнаменование, нужно поморгать глазами и поплевать. Потом это вошло у нее в привычку, и она часто без причины моргала и плевалась, как сумасшедшая.

В такой обстановке мои племянники —

группа двадцатилетней молодежи — жили как монахи. Одни из них впадали в созерцание, другие вешали над своими кроватями картины с изображением скелета, а третьи целыми днями читали заклинания, словно повстречались с настоящим дьяволом.

Я тоже каждый день впадал в созерцание. В эти моменты не разрешалось шуметь и даже громко вздыхать.

Боясь умереть, я больше всего опасался болезней. Принимать лекарства стало моей привычкой, и на покупку ненужных лекарств я выбрасывал несколько тысяч юаней или заказывал их за границей на десятки тысяч юаней.

Еще в Запретном городе я страдал от мнительности, но теперь действительно все время болел. Как-то во время императорского осмотра в городе Аньдуне выстроенной японцами гидростанции я чуть было не потерял от слабости сознание. Племянники и доктор, которые были со мной, тут же сделали мне укол и вливание глюкозы.

Слабое здоровье и постоянное нервное напряжение заставляли меня постоянно думать о смерти.

Однажды, играя в теннис, я увидел во дворе сделанную мелом на стене надпись: "Ты что, мало натерпелся от японцев?" Я тут же приказал стереть все со стены и торопливо возвратился в спальню. Сердце мое учащенно билось, во всем теле чувствовалась ужасная слабость.

Я боялся, что японцы узнают о надписи и, не вдаваясь в детали, учинят в моем дворце расследования, которые неизвестно к чему приведут. Но еще больше меня встревожило то, что во дворце появился человек с антиманьчжурскими и антияпонскими настроениями. И раз уж он осмелился сделать на дворе такую надпись, ему ничего не стоило меня убить. Я был настолько запуган, что семейные дела меня интересовали меньше, чем когда-либо раньше. В разное время у меня было четыре жены, которые официально назывались императрицей, наложницей и двумя младшими наложницами. Однако, по сути дела, никто из них не являлся моей женой. Они были лишь для видимости, и, хотя относился я к каждой из них по-разному, все они оказались моими жертвами.

Долгое время я был равнодушен к Вань Жун. Историю ее жизни современной молодежи понять трудно. Ее судьба не была определена во время рождения, но и такая ей не предназначалась. Конец ее был предопределен тогда, когда она вышла за меня замуж. Впоследствии я часто думал, что если бы она в Тяньцзине, как Вэнь Сю, развелась со мной, вряд ли бы у нее все так сложилось. Они не были похожи друг на друга. Для Вэнь Сю существовали понятия более дорогие, чем феодальная мораль и высокое положение, она хотела обыкновенной семейной жизни. А Вань Жун очень высоко ценила свое положение императрицы и готова была быть женой только ради этого.

С тех пор как она вытеснила Вэнь Сю, я почувствовал к ней неприязнь, редко с ней разговаривал и мало интересовался ее делами. Поэтому она никогда не говорила о своих чувствах, желаниях и обидах. Позднее она пристрастилась к курению опиума и вела себя так, что я этого стерпеть дальше не мог.

Когда мы с ней расстались, после капитуляции Японии, она тяжело заболела и на следующий год умерла в Гирине.

В 1937 году я избрал себе еще одну жертву — Тань Юйлин. Я это сделал для того, чтобы наказать Вань Жун. Кроме того, наложница полагалась мне по законам предков. По рекомендации одного из моих родственников в Пекине она стала моей младшей наложницей. Тань Юйлин происходила из старинного маньчжурского рода Татала и училась в одной из пекинских средних школ. Ей было семнадцать лет, когда мы поженились. Она тоже лишь называлась моей женой, я держал ее во дворце, как птицу, пока она не умерла в 1942 году.