Последний император
Шрифт:
— В Европе и Америке называют подобное поведение восточным варварством!
Ху Ши пришел в этот раз не только просто навестить меня, он решил проявить обо мне заботу и поинтересовался моими дальнейшими планами. Я выложил все: что князья и сановники действуют с целью восстановить прежнее положение, что меня это нисколько не интересует и я хочу лишь быть независимым и получить нужные знания.
— У вашего величества есть большая устремленность! — похвалил он. — В прошлый раз, возвратившись из дворца, я так и сказал своим друзьям, что ваше величество имеет высокие устремления.
— Я думаю выехать за границу учиться, но это очень трудно сделать.
— И трудно, и не очень трудно. Если в Англию, то господин Джонстон смог бы что-нибудь для вас сделать. Если же в Америку, тоже не так трудно найти помощника.
— Князья и сановники не пускают меня, особенно мой
— В прошлый раз во дворце ваше величество тоже так говорили. Я думаю, что все же надо действовать решительно.
— Власти республики могут меня не выпустить.
— Все можно сделать. Важно, чтобы ваше величество сами решились!
Чисто интуитивно я не доверял Ху Ши, но его слова в какой-то степени меня воодушевили. Из разговора с ним я понял, что мое намерение выехать за границу обязательно встретит у многих сочувствие. Поэтому князья и чиновники, выступавшие против моего отъезда, стали вызывать у меня отвращение.
Я понимал, что все ратовавшие за восстановление прежнего режима поступали так с единственной целью сохранить свои собственные титулы и должности. Одежду и пищу им и их родным давал не император, а "Льготные условия". Сохранятся "Льготные условия" — и Шао Ин не потеряет свою должность главного хранителя ключей и печати Департамента двора, Жун Юань сможет продолжать закладывать и распродавать дворцовое имущество, а резиденция великого князя Чуня — ежегодно получать по счету 42 480 лянов серебра на расходы. Будет республиканское правительство затягивать выплату денег или нет, Департамент двора так или иначе получит свое сполна! Кроме этих людей, различные приспешники непрерывно подавали рапорты, докладные записки: у каждого из них были свои мелкие расчеты. Прихлебатель моего шестого дядюшки Цзай Сюня, по имени У Сибао, предложил великий план реорганизации. Не успел он его выдвинуть, как стал с обидой говорить, что давно предлагал пригласить юристов различных стран и подготовить закон против действий республики, нарушающих принятые соглашения и договоры. Он утверждал, что такая неразбериха и бессилие в протестах проистекают только потому, что в свое время к его предложениям никто не прислушался. Тот же У Сибао предложил пять грандиозных планов, связанных с применением закона и участием юристов. Причина подобного рвения заключалась в том, что сам он являлся юристом. Был еще маньчжур по имени До Цзи, являвшийся номинально помощником начальника отдела Департамента двора. Он был твердо убежден в том, что ни в коем случае нельзя отказываться от императорского титула. Более того, когда у меня появится сын, его следует величать Сюаньтун II. До Цзи предлагал заменить всех окружающих меня людей маньчжурами. Вероятно, он рассчитывал, что его сын станет До Цзи II и унаследует титул помощника начальника отдела.
После встречи с Ху Ши ко мне пришел Джонстон и передал от Чжан Цзолиня добрые пожелания. Мне показалось, что Ху Ши был прав: вопрос о выезде за границу вряд ли бы встретил возражение со стороны властей. Вместе с Джонстоном мы обсуждали вопрос о подготовке к отъезду, а Чжан Цзолинь предложил мне переехать на Северо-Восток. Это предложение мне понравилось. Поселиться на Северо-Востоке, а там в любое время можно будет уехать за границу. Не успел я принять решение, как возникли новые затруднения.
После того как у ворот резиденции были сняты часовые национальной армии, атмосфера политической жизни изменилась настолько, что я уже осмеливался в интервью с корреспондентами осуждать действия национальной армии. И вдруг однажды передо мной появился Чжэн Сяосюй. Он спросил меня, читал ли я газету.
— Читал, ничего особенного там нет!
— Ваше величество, почитайте газету "Шуньтянь шибао".
Он вынул газету и указал на заголовок статьи "Песня о самоуправлении народа в устах участников движения красных".
В этой статье говорилось, что приходом войск Фэн Юйсяна в Пекин воспользовались красные и в городе появились десятки тысяч листовок с призывами: "Долой правительство! Требуем настоящее самоуправление. Долой законы! Даешь свободу!" Раньше от Чжэн Сяосюя, Чэнь Баошэня и Джонстона я часто слышал, а также читал в газете "Шуньтянь шибао" о том, что, мол, коммунисты и есть экстремисты, красные и радикализм — это потоп, обобществление имущества и жен, что войска Фэн Юйсяна связаны с красными радикалами, и другие небылицы. По словам Чжэн Сяосюя, теперь должно было начаться светопреставление и нет никакого сомнения в том, что красные убьют меня.
Пока я после слов Чжэн Сяосюя пребывал в полной растерянности, появился озабоченный чем-то Ло Чжэньюй. Я всегда серьезно относился
— Сейчас войска Фэн Юйсяна заняли загородный летний дворец Ихэюань, — сказал он. — События, возможно, произойдут в ближайшие дни. Вашему величеству лучше как можно раньше покинуть резиденцию и укрыться в Посольском квартале.
Пришел Джонстон. Из иностранных газет он узнал о намерении Фэн Юйсяна в третий раз двинуться на Пекин.
Теперь я уже не мог скрыть своей тревоги; заволновался и Чэнь Баошэнь. Он согласился с тем, что, пока нет войск Фэн Юйсяна, следует воспользоваться моментом и укрыться в Посольском квартале, в немецком госпитале, где меня знал один немецкий доктор. Я, Чэнь Баошэнь и Джонстон наметили план, как обмануть бдительность не только властей республики, но и моего отца, и затем стали действовать. Сначала я и Джонстон отправились навестить двух императорских наложниц — Цзин И и Жуй Хуэй, также покинувших дворец и живших в переулке Цилиньбэй. После этого мы возвратились в Северную резиденцию и тем самым завоевали их доверие. Первый шаг был сделан. На следующий день мы предприняли второй шаг. Желая якобы посмотреть в переулке Бяобэйхутун сдающийся внаем дом, мы намеревались, сделав круг, попасть оттуда в Посольский квартал, и прежде всего в немецкий госпиталь, а затем уж в иностранную миссию. Достаточно было попасть в Посольский квартал, как все остальное, связанное с переездом Вань Жун, не вызывало затруднений. Однако произошло непредвиденное. Только мы сели в машину, как отец прислал своего главноуправляющего Чжан Вэньчжи, который непременно хотел нас сопровождать. Я и Джонстон ехали в первой машине, а Чжан Вэньчжи ехал следом.
— Положение несколько затрудняется, — сказал Джонстон по-английски.
— Не обращайте на него внимания! — Я был очень зол. Мы выехали из Северной резиденции с намерением никогда больше сюда не возвращаться.
Джонстон все думал о том, как бы отделаться от этого Чжан Вэньчжи. В пути он предложил следующее: мы должны были остановиться у магазина "Уливэнь" якобы для того, чтобы сделать покупки, а Чжан Вэньчжи отослать обратно.
Иностранный магазин Уливэнь находился в самом начале Посольского квартала, в его западной части. В нем продавались часы и фотокамеры. Подъехав к нему, мы с Джонстоном вошли в магазин. Я долго рассматривал выставленные товары и наконец выбрал себе французские золотые карманные часы, еще потянул время, но Чжан Вэньчжи терпеливо ждал на улице и не собирался уезжать. Джонстону пришлось прибегнуть к хитрости — сказать Чжан Вэньчжи, что я плохо себя чувствую и хочу съездить в немецкий госпиталь к доктору. Чжан Вэньчжи с недоверием последовал за нами. Приехав в госпиталь, мы объяснили доктору Дипнеру цель нашего визита, и мне предоставили отдельную палату для отдыха. Чжан Вэньчжи, сообразив, что дело неладно, поспешно исчез. Зная, что он наверняка отправится обратно, в Северную резиденцию, и доложит обо всем моему отцу, Джонстон решил немедленно связаться с английской миссией. Время шло, а Джонстон не возвращался. Я был сильно встревожен и боялся, что Чжан Вэньчжи может привезти отца. В это время приехал Чэнь Баошэнь, а за ним и Чжэн Сяосюй.
В дневнике Чжэн Сяосюя так описаны последующие события:
"Я посоветовал его величеству поехать в японскую миссию, и он приказал мне переговорить об этом с японцами. Я посетил полковника Такэмото и сказал ему о прибытии императора. Он поставил об этом в известность господина Ёсидзаву. Такэмото просил меня немедленно пригласить императора в миссию. В тот день дул сильный ветер, воздух был наполнен желтой пылью, и в двух шагах уже ничего не было видно. Вернувшись в госпиталь, я посоветовал его величеству пересесть в мою коляску, боясь, что его шофер может не подчиниться приказу. Меня обеспокоила толпа людей, стоявшая у главного входа в госпиталь; поэтому доктор Дипнер и сестра вывели нас черным ходом, и там нас ждала коляска. Император сел в нее вместе со мной и слугой. Расстояние между немецким госпиталем и японской миссией равно примерно одному ли, и ехать туда можно было двумя путями. Первый путь пролегал через Посольский квартал с востока на запад, затем следовало свернуть на север; второй путь вдоль улицы Чанъаньцзе с последующим поворотом на юг. Второй путь был несколько короче, и мы избрали его. Его величество встревоженно воскликнул: "Почему мы едем здесь? На улице полицейские". Коляска ехала быстро, и я сказал: "Мы будем на месте в одно мгновение. Никто не знает, что в коляске император. Пожалуйста, не волнуйтесь, ваше величество".