Последний император
Шрифт:
Слова Чжэн Сяосюя привели меня в страшное волнение. Его сын продолжал:
— В данный момент следует согласиться с японским военным ведомством, потом соберем реальные силы и будем действовать по-своему.
Ло Чжэньюй удрученно сказал:
— Теперь уже не вернешь того, что сделано, но можно дать согласие временно, сроком на один год. Если по окончании его императорская власть не будет восстановлена, можно отказаться от звания правителя. Выдвинем такое условие и посмотрим, что на это скажет Итагаки.
Мне ничего не оставалось, как послать Чжэн Сяосюя на переговоры с Итагаки.
Вскоре Чжэн Сяосюй радостный вернулся назад. Он сказал, что Итагаки согласен и сегодня вечером устроит маленький
Таким образом, я из-за своей бесхарактерности, а также потому, что мечтал о реставрации трона, открыто вступил на этот подлый и низменный путь, стал главным предателем своей страны, фиговым листком для кровавых правителей. Под прикрытием этого фигового листка с 23 февраля 1932 года Северо-Восток нашей родины полностью превратился в колонию, и для тридцати миллионов соотечественников началась жизнь, полная бедствий и страданий.
Одновременно я упрочил уверенность Хондзё, Итагаки и их сторонников и способствовал их обогащению. В своем дневнике Чжэн Сяосюй так пишет о Хондзё и Итагаки: "Император уже принял решение и приказал Вань Шэньши поехать к Итагаки и сообщить ему о том, что он "временно согласен". Только тогда Итагаки перестал сердиться и очень обрадовался. Если бы это решение не было принято, то, возможно, Итагаки и Хондзё должны были бы уйти в отставку. Тем самым потерпела бы поражение политика японского ведомства относительно помощи [Китаю] в создании [государства]".
Глава шестая. Четырнадцать лет Маньчжоу-го
Театр марионеток ставит спектакль
На банкете у Итагаки мысли мои были путаны и противоречивы. Я не знал, радоваться ли своей судьбе или печалиться. В тот вечер Итагаки пригласил для гостей японских проституток, все пили вино и веселились. Сам он поминутно прикладывался к рюмке и громко смеялся, нисколько не скрывая своего удовольствия. Вначале, когда Итагаки еще держался, он был очень почтителен ко мне, угощал вином и, многозначительно улыбаясь, желал мне "успешного будущего и исполнения всех моих желаний". Все это было очень приятно слышать. Но Итагаки пил все больше и больше, и дальше все выглядело уже не так весело. Ко мне подошла одна проститутка и спросила на ломаном китайском языке:
— Твоя работает торговцем? — Услышав это, Итагаки дико захохотал. Мне же стало ясно, что радоваться совершенно нечему.
Я чувствовал себя неспокойно до тех пор, пока Ху Сыюань, Чэнь Цзэншоу и другие вновь не оказались возле меня. Получив на это разрешение Квантунской армии, старики обрадовались. Радость их объяснялась не столько встречей со своим повелителем, сколько их горячим стремлением иметь чиновничьи звания и деньги. Они всячески выражали свою печаль по поводу понижения моего звания до "верховного правителя" и приводили мне множество случаев из истории о величии дел императоров. Кроме того, Чжан Яньин принес наставления предков, и я постепенно успокоился. 26 июня я поклонялся предкам и произнес при жертвоприношении такую молитву:
"Тяжело в течение 20 лет взирать на бедствия, испытываемые народом, и быть бессильным ему помочь. Сейчас, когда народ трех северо-восточных провинций оказывает мне поддержку и дружественная держава помогает мне, обстановка в стране вынуждает меня принять на себя ответственность и выступить на защиту государства. Приступая к какому-либо делу, нельзя заранее знать, будет ли оно удачным.
Но я помню примеры государей, которым в прошлом приходилось восстанавливать свой трон. Например, цзиньский князь Вэньгун нанес поражение циньскому князю Мугуну, ханьский император Гуан Уди сверг императора Гэнши, основатель государства Шу одержал победу над Лю Бяо и Юанынао, основатель Минской династии разбил Хань Линьэра.
Перед могилами предков я искренне говорю о своих желаниях и прошу у них защиты и помощи".
В последний день февраля в Шэньяне по указанию четвертого отдела Квантунской армии так называемая Всеманьчжурская ассамблея приняла резолюцию, в которой провозглашалась независимость Северо-Востока, а я назначался верховным правителем нового государства. Каеисуми и Чжэн Сяосюй сообщили, что делегаты ассамблеи прибудут в Люйшунь просить меня вступить на должность, и предупредили, чтобы я подготовил ответную речь. Таких речей должно было быть две. Первая содержала отказ, а вторая — согласие, которое я должен был дать, когда делегаты обратятся со своей просьбой вторично. 1 марта Чжан Яньцин, Се Цзеши и еще девять человек прибыли в Люйшунь. Чжэн Сяосюй принял их от моего лица и передал первый ответ, после чего я встретился с ними сам. Обе стороны произнесли краткие речи, заранее для них написанные. Делегаты усиленно "уговаривали" меня, а я всячески "отказывался". Через двадцать минут наша встреча закончилась. 5 марта, согласно плану четвертого отдела Квантунской армии, делегаты, число которых достигало уже Двадцати девяти, прибыли, чтобы вторично обратиться ко мне с "просьбой".
На этот раз они выполнили свою миссию. Мой ответ был таков:
— Не смею отказаться от большой ответственности, которую налагает на меня ваше доверие. После глубокого размышления я понял, что не должен разочаровывать надежды народа… Постараюсь приложить все свои способности и буду выполнять функции верховного правителя в течение одного года. Если недостатков будет слишком много, то через год удалюсь от дел. Если же в течение года будет выработана конституция и установлена форма управления государством в соответствии с тем, как я это себе представляю, я снова подумаю, взвешу свои силы и буду решать, как поступать дальше.
На следующий день после этой интермедии вместе с Вань Жун, Чжэн Сяосюем и другими я вернулся в Танганцзы, где нас уже ждали "поздравившие" меня Чжан Цзинхуэй, Чжао Синьбо и другие. Здесь мы провели ночь и на другой день отбыли в Чанчунь.
8 марта поезд еще не успел подойти к платформе в Чанчуне, как на перроне раздались звуки военного оркестра и ликующие возгласы толпы. В окружении Чжан Цзинхуэя, Си Ся, Амакасу, Каеисуми и других я вышел из вагона. Повсюду виднелись отряды японских жандармов и пестрые толпы встречающих. Среди последних находились люди в длинных халатах, в куртках, в европейских костюмах и в японской одежде. В руках у них были флажки. Все это очень меня тронуло. Наконец я увидел то, о чем мечтал еще на пристани в Инкоу. Си Ся, указав на флаг с желтым драконом, видневшийся среди множества других флагов с изображением восходящего солнца, сказал:
— Это все маньчжуры, они ждали ваше величество двадцать лет.
На глаза мои навернулись слезы, и я понял, что мне есть на что надеяться.
Сев в машину, я сразу вспомнил о Запретном городе, о том, как был изгнан из него национальными войсками Фэн Юйсяна. Вспомнил я и о том, что произошло с Дунлинскими гробницами, и о своей клятве. В душе моей вновь появилась ненависть. Я настолько был занят своими мыслями, что не обратил внимания на толпы горожан, стоявших на улицах, по которым мы проезжали, и молча, с ненавистью смотревших на меня. Через некоторое время машина въехала во двор и остановилась у старинного здания. Это и была моя "резиденция верховного правителя".