Последний Инженер
Шрифт:
Кенни не выхватил ни одного значимого лица, все они, будто присыпанные мукой, были одинаковы, симметричны и виделись плоскостями с дырами глаз и рта.
Лица перемещались, наплывали друг на друга, рты жевали или синхронно раскрывались, и все скопление смахивало на стаю еле живой рыбы, колыхающейся в толще мутного аквариума.
Кенни вошел, пригнувшись, и раздался треск. Трещина купола разошлась, будто лопнула ткань, разрываемая чьими-то руками, и огромная выгнутая часть его медленно повалилась вниз, смахивая на половинку разбитого яйца.
Вибрирующий
Задыхаясь, Кенни побрел между бездомными, медленно отползающими от места падения купола. Он закрыл лицо ладонью, зажмурился. Мелкая белая пыль поднялась в воздух и колыхалась пластами.
Не самое удачное время, подумал Кенни, но все же пополз на груду черепов и на самой верхушке выпрямился, выставил вперед ногу и крикнул:
– Слушайте меня! Хватит ныть! Слушайте!
Под разбитым куполом еще возились и стонали, но Кенни перекрикивал стоны, иногда опасливо поглядывая на потолок: чудится ему или нет медленное плавное вращение?
– Я! Выведу! Вас! Наружу! Я! Сделаю! Вас! Людьми! Я! Могу! Вас! Защитить!
Бледные лица обратились к нему безо всякого выражения.
Кенни помолчал немного и крикнул:
– Я – бездомный! Я разговариваю с людьми! Я имею на это право! Вы – имеете на это право! Я – здесь родился! Я – здесь рос! Я – такой же, как и вы! Я! Вас! Выведу!
Молчание и стоны.
– Я воспитан богом! Он обещал мне спасти вас! Началась война! Вы послушались меня и остались живы! Вы должны слушаться меня дальше! Оставайтесь здесь, пока не кончится война! Я дам знак! Я дам знак, и тогда вы выйдете отсюда и сможете разговаривать с людьми! Не выходите отсюда! Вы умеете терпеть! Терпите голод! Терпите жажду! Оставайтесь здесь! Ждите, пока я не подам знак!
Стоны стихли. Взгляды стали внимательнее, и теперь Кенни стал кое-кого узнавать: безымянного старика, который когда-то покорил его длинной и путаной сказкой о других планетах; женщину, которой камнями отбивали ногу, зараженную грибком, – она все еще жива, но культя замотана тряпками. Он узнал и того человека, который, поговаривали, приходился ему то ли братом, то ли… Узнал немого с рыжей бородой. Немой умел показывать фокус с пятью камешками – никогда не угадаешь, сколько камешков спрятано в его ладони.
Кенни помнил их всех. Детская память сохранила образы отчетливыми и свежими, но образов было куда больше, чем оставшихся в живых, и он то и дело искал глазами тех, кого нельзя уже было найти. Искал девушку, с которой вместе нашли и пытались вырастить котенка; искал человека, который хотел убить его и не смог справиться; искал сумасшедшего, поющего веселые песенки, калеку, умеющего добывать сладости, двух сестер с выеденными грибком лицами – они почему-то помнили его день рождения или придумали его сами и подарили однажды пачку сигарет.
Многие из тех, кто запомнился ему перед отправлением к мамочке-коллекционеру, пропали, но многие остались,
Ему очень часто приходилось слышать о местах, где все по-другому. Старик говорил, что самые хорошие люди убрались на другую планету. Эвил говорил, что где-то существует справедливый мир. Шикан говорил, что есть мир богов, куда попадет каждый, кто верит.
Кенни долго искал пути в эти волшебные места, но в итоге пришел к выводу: ничего этого нет, и если чего-то хочешь, нужно добиваться самому.
Теперь до нового, справедливого, сказочного мира богов оставалось два шага, и пусть в топках сгорят сотни и тысячи бездомных – все ради будущего; но этих, с кем он рос и кого помнил, он сохранит и выведет в новый мир.
Осталось совсем немного.
Осталось сберечь их до конца войны, а потом привести к Шикану и сказать: вот твои новые слуги и адепты, дай мне быть над ними главным, и Шикан разрешит, он обещал…
Кенни обводил глазами зал, избегая смотреть туда, где под завалами корчились в муках погибающие бездомные, и потому не увидел, как из того же коридора, из которого появился он сам, выбрались сначала Морт, потом Эру и застыли на маленькой площадке над залом.
Эру прислонился к стене и внимательно слушал его, прикрыв глаза. Морт водил пальцем по тонкой пластинке экрана, разделив внимание пополам: он и слушал, и отдавал приказания отрядам меха, врезавшимся в оборонные линии армии.
Судя по показаниям экрана, меха хоть и отодвигали линию обороны, но несли странные, необъяснимые потери то в одной точке, то в другой, и все эти точки укладывались в дугу окружности.
– Хороша речь, да? – спросил он, когда сорванный голос Кенни умолк.
Эру неопределенно покачал головой.
– Я знаю, о чем ты думаешь, – продолжил Морт, не отрываясь от экрана. – Нам приказано беречь парня любой ценой и следить за ним, если он выскользнет за пределы своего маршрута. Так мы и сделаем. Вернем его назад в целости и сохранности. Мы не обязаны рассказывать о том, что он хотел припрятать кучу полезного сырья. Захочет – сам расскажет. Не наше это дело, Эру.
Эру поднял голову.
Кенни, стоявший на возвышении из слежавшихся черепов и костей, Кенни в разорванных джинсах и грязной куртке, со шрамом на шее и меха-рукой под изрезанной кожей – очень нужен Шикану таким, какой он есть, и Шикан, пожалуй, простит ему этот промах.
Помедлив, Эру кивнул.
Морт сунул в сумку-планшет пластинку экрана и, повысив голос, позвал:
– Эй, парень!
Кенни обернулся. Из-под подошвы его ботинка посыпались мелкие кости, покатился, подскакивая, череп с лопнувшей височной костью.
– Как? – спросил он. – Как вы меня нашли?
Морт кинул быстрый взгляд на блеклую, вялую толпу, колыхавшуюся неспешно, как старый кисель, и ответил:
– Ты чипирован.
Толпа вдруг замерла. Среди тишины слышался лишь треск оседавших и ломающихся обломков купола.