Последний из Драконьих Владык
Шрифт:
– Я вот в Башне тоже не учился, но кое-что умею. Думаю, справлюсь.
Когда Патрик склонился над Бобом, тот, похоже, не сразу заметил его. Наконец взгляд молодого солдата сфокусировался, а губы разломила кривая усмешка:
– Так это вы мне подарите удар милосердия, сударь? Капитан не захотел марать ручки?
– Подарю вам здоровье и долгую жизнь, если заткнетесь и не будете дергаться. Молчите и не шевелитесь. Это помешает мне сосредоточиться.
Кренхилл кивнул и замер, как ему приказали. Патрик присел на корточки рядом с ним и вытянул руку, пробуя воздух. Холодный. Нехорошо, в присутствии больных и тяжелораненых пространство всегда холодеет – в восприятии чародея, разумеется. Некоторые объясняют это близостью
На то, чтобы очистить сознание, потребовалось меньше минуты. Патрик Телфрин погасил все лишние мысли, приведя в равновесие собственный разум и окружив его зияющей пустотой. Два вздоха – и в этой пустоте зазвенели бесплотные голоса. Эхо Силы коснулось его, наполнило пьяной волной. На кончиках пальцев вспыхнул серебряный свет. Дохнуло жаром, готовым обернуться пламенем.
«В старом мире, – вспомнил Патрик рассказы дяди Кледвина, – магия была намного слабее. Наши предки пользовались ею с осторожностью, как инструментом, способным сломаться в любой момент. Они создавали машины из холодного металла, чтобы восполнить изъяны своего колдовства. Затем они узнали, что Сила подобна океану – со своими течениями, водоворотами и мелями. На Дейдре потоки быстрее, магия бьет ключом. Многие чары, что прежде требовали немалых усилий, творились тут с легкостью. Создавались новые заклятия, неведомые раньше. Могущество Основателей достигло расцвета – пока сумрак Темных Столетий не поглотил их».
Воспоминание о дяде едва не разрушило концентрацию. Патрик сжал руку в кулак, стараясь забыть потусторонний голос, раздававшийся из уст колдуна-недоучки по имени Кадрас. «Кто был нам ближе всех, тот всех опасней станет», вспомнилась строчка из пьесы Саггерна. Вернув себе спокойствие, Патрик вновь разжал ладонь. Свет разгорелся с новой силой. В лицо ударил раскаленный жар, совсем как бывает от настоящего огня.
Косой Боб сжал зубы, подавив вскрик, когда серебряное пламя объяло его плечо. Единственный глаз солдата едва не вылез из орбиты, по лицу градом бил пот. Гвенхейдец с хрипом выгнулся, пытаясь встать, но Патрик коротким тычком в грудь уложил его обратно.
«Еще бы, сложно лежать смирно, когда концентрированная магия пронзает тебя насквозь, выжигая болезнь, поселившуюся в твоей крови». Из чтения медицинских трактатов Патрик знал, что инфекции переносятся маленькими живыми существами, меньше мошек, совершенно неразличимыми глазу. В таком случае достаточно уничтожить их всех – и дальше человеческий организм, если он здоров и крепок, сам пойдет на поправку. Патрик усилил напор, направляя больше Силы в пораженную плоть, и Кренхил все-таки заорал, попутно стуча левой ладонью по камням. На губах выступил кровяной сгусток.
«Ну, не спорю. Профессиональный медик работал бы аккуратнее».
Прошло еще, наверно, около минуты, и Телфрин решил, что можно прекращать. Какой бы дрянью не мазали разбойники свои стрелы, после подобного вмешательства ничего уцелеть не должно. Он разорвал контакт с Силой, позволив сиянию угаснуть. Свет померк, голову затопило привычное усталое опустошение. Мир потускнел и сделался блеклым, звуки – приглушенными. Когда отпускаешь магический поток, всегда ощущаешь нечто подобное. «Магия притягательна и опасна, желаннее женской ласки, слаще вина и губительней стали. Если зачерпнешь ее однажды слишком много, погибнешь сам или навсегда останешься бессильным калекой».
Боб закашлялся и все-таки сел. Выглядел он довольно паршиво.
– Думал, прямо сейчас на небеса отправлюсь, – признался солдат.
– Вы преувеличиваете, любезный. Или не валялись никогда с сильной простудой? Жар – естественная реакция вашего тела на проникшую в него болезнь. Проваляться одну ночь в горячке – и зараза, если повезет, сгорит без следа. Я всего лишь ускорил
Он не стал сообщать Кренхиллу, что тот мог и вовсе погибнуть, если бы Патрик перестарался, направляя на него энергетический импульс. От слишком сильного воздействия могло, например, не выдержать сердце. Патрик видел, как подобное случается. Сам однажды не справился с исцелением – много лет назад, о чем вспоминал до сих пор.
Стоявший рядом Дейв Лоттерс передал Бобу флягу с виски. Тот глотнул, скривился и закашлялся, и почти тут же выпил еще. «Ну что ж, раз способен хлебать спиртное, значит выживет точно». Граф Телфрин выпрямился, отряхнув рукава:
– У вас пятнадцать минут, мастер Кренхилл. Приходите в себя, а затем посадим вас в седло, позади кого-нибудь. Ехать придется быстро, так что держитесь крепко. Время скоро к вечеру, – глянул он на небо, – успеть бы оказаться от тракта подальше. Мастер Олаф, – обратился Патрик к стоявшему в сторонке разбойнику. – Сможете увести нас в какое-нибудь укромное место, чтобы спокойно там переночевать? Желательно, чтоб никто не увязался с тракта.
– Постараюсь, ваше высочество, – серьезно кивнул разбойник. После увиденного он явно стал относиться к Патрику с еще большим почтением.
Больше никто не был серьезно ранен, так что прибегать к исцелению дважды не пришлось. Убитых сложили вместе, в одну большую кучу. Делвин встал напротив, сложил руки на груди, на миг закрыв глаза – и к небу взвился столб огня, который скоро пожрет останки погибших товарищей. Любое иное погребение, кроме огненного, означало бы ненужное промедление.
Вскоре поредевший отряд двинулся в дорогу. На мгновение Патрик ощутил себя совсем уж паскудно, в очередной раз подумав, скольких людей они сегодня не досчитались. А, впрочем, выжили сами – и уже хорошо. Он посадил Марту позади себя и ударил коня по бокам, выезжая вперед колонны – вместе с Дирхейлом, Лоттерсом, Луисом и двумя местными разбойниками, которым предстояло указывать дорогу. Вернее, указывать ее предстояло одному Олафу, так как его белокурый приятель все также молчал, бросая на своих новых попутчиков изучающие взгляды. Патрик мог его понять – сам, оказываясь в плену, лишний раз не болтал.
Из города выбрались без происшествий. Гвенриор оставался безмолвным и мертвым – после схватки с разбойниками путешественникам не встретилось даже зверей и птиц. Сколько столетий прошло после падения Принца Пламени, а рана, выжженная в ткани мира отгремевшей битвой, не затянулась. Возможно, подумалось Патрику, все дело в магии высших порядков, некогда пошедшей тут в ход. От развалин до сих пор так и разило погибелью. Животные чуют подобные вещи куда лучше людей.
За несколько кварталов до арки южных ворот Олаф повернул коня, сворачивая в незаметный переулок, петлявший между домов, стоявших друг к другу почти впритык. Ехать пришлось колонной по одному, изрядно растягиваясь. Глухие стены почти смыкались над головой. Патрика кольнуло тревогой, не ведет ли их разбойник в очередную засаду, но, по счастью, обошлось. Вскоре впереди показалась городская стена, в этом месте изрядно обрушившаяся. В ней виднелся пролом.
– Выберемся тут, – пояснил Олаф. – А то мало ли, раз по вашу душу скачут нехорошие люди, про тракт лучше сразу забыть. К тому же, там поле вокруг. Сойдем – следы будут. Такая толпа конных, траву точно примнем – зоркий глаз выследит. А на камнях следы не остаются, так что где мы в городе сошли с прашпекта, никто не поймет.
– Проспекта, – поправил Патрик.
Олаф сразу набычился:
– Простите, таких слов не знаю. Не баронский сынишка, простите.
– Ну так выучите на досуге. Вдруг и правда сделаю вас бароном после победы, а то и целым графом. Выйдете на светский раут – а хорошим манерам не обучены. Неудобно перед дамами получится, согласитесь. Это вам не пейзанок на сеновале щупать. Аристократу положен лоск.