Последний из рыцарей
Шрифт:
Марине не хотелось думать об этом, она вся дрожала, у нее потекли слезы, но неотвязные воспоминания были сильнее ее воли. Он схватил ее руку.
— Потрогай, — срывающимся голосом прошептал он и дрожащими потными руками потянул к себе ее руку.
Марина была вынуждена обхватить что-то круглое, горячее, пульсирующее, она ничего не понимала и попыталась освободиться, но граф, словно в отчаянии вцепился в нее.
— Вот что значит настоящий мужчина, — хрипло проговорил он. — Чувствуешь? Чувствуешь,
Марина чувствовала, что ее вот-вот вырвет, она застонала и попыталась освободиться, но рука графа держала ее руку и заставляла двигаться так, как ему хотелось. Дыхание с хрипом вырывалось у него из груди, она подумала, что он умирает. Наконец ей удалось вырваться, и она бросилась к дверям, за спиной у нее раздался разочарованный крик, но граф не последовал за ней, он не мог двинуться с места и только шумно дышал. Она была уже в коридоре.
В тот вечер она не осмелилась лечь. Так и сидела на подоконнике, пока не заснула. Однако никому ни о чем не сказала: граф предупредил Марину, что ее мать совершила ужасный проступок. Если король о нем узнает, матери отрубят голову. Но он, добрый дядя Поуль, никому не расскажет об этом, если Марина будет умницей. Как могла она после этого рассказать кому-нибудь о том, что случилось в оружейной палате?
На другой вечер граф не приходил к Марине. Она умоляла мать разрешить ей спать у нее в спальне, но это могло разгневать отца и Хильдегард пришлось ответить Марине отказом. Отец уже несколько раз бил Марину, и Хильдегард была не в силах пережить эти побои еще раз.
Но оружейная палата оказалась только началом. Через несколько вечеров граф снова явился к Марине.
— Нет! Нет! — в отчаянии закричала она.
— Тс-с-с, девчонка! Хочешь, чтобы палач пришел и увел твою мать? — прошептал граф. — Но я умею молчать. Не бойся, ничего с тобой не случится, только лежи тихо.
— Я хочу к маме.
— Она спит. Весь дворец спит. Лежи спокойно, это не страшно. Я только немного поглажу тебя.
Все человечество словно отвернулось от Марины, она дрожала от ужаса, не смея пошевелиться, а граф сунул руку под одеяло и стал щупать ее грудь, при этом он сладострастно сопел.
— Пожалуйста, не надо, — молила Марина.
— Хорошо, хорошо, если тебе это не нравится, — сказал он сладким голосом. — Желание моей маленькой куколки — для меня закон.
И его жирные пальцы скользнули вниз по ее телу к самому сокровенному месту! Марина громко закричала от унижения и страха. Тогда он ударил ее по руке и ушел.
Это воспоминание было таким мучительным, что Марина зажала уши руками, пытаясь отогнать его. Но это было выше ее сил.
Хильдегард очнулась от гула голосов, вокруг нее толпились люди. Они с трудом сдерживали любопытство… Где она, что с ней случилось?
— Она
Говорившему ответил мягкий мужской голос:
— Пожалуйста, не говорите при больной о том, чего не понимаете!
Хильдегард так понравился этот голос, что слезы, вызванные жестокими словами, превратились в слезы благодарности.
Несколько сильных рук подняли ее. Она пыталась помешать им, сказать, что у нее задерется юбка, и она будет выглядеть смешно. Однако произнести этого не смогла. Итак, то, чего она боялась больше всего, случилось — она упала в обморок на глазах у всех.
— Где ее муж, где герцог Йохум? — крикнул кто-то, и Хильдегард узнала голос королевы.
— Удалился куда-то с фрекен Лотти, — холодно произнес женский голос.
— Неужели вы не видите, что она уже очнулась? К чему такая жестокость? — сделал замечание мужской голос, уже ставший для Хильдегард дорогим.
— Я не намерена выслушивать замечания от какого-то телохранителя! — возразил все тот же недобрый женский голос.
Телохранитель? Так это он!
Хильдегард больше не волновали язвительные замечания придворных дам. Она и прежде никогда не рассчитывала на их сочувствие. Главное, что Тристан был рядом.
Ее положили на диван. Здесь было спокойно и прохладно. Лакеи принесли носилки.
— Отнесите герцогиню в ее комнату! — приказала королева. — Нет, нет, только не через зал. Вы что, совсем ничего не понимаете?
Путь оказался не близким. Носилки покачивались. Хильдегард была не в силах открыть глаза.
Кто-то неотступно шел рядом с носилками. Надежный, внушающий чувство покоя. Тяжелые, твердые шаги, поскрипывание сапог.
— Боже, какой стыд…
— О чем Вы говорите, герцогиня!
Хильдегард знала, что усталость и горькая безнадежность давно въелись в ее черты. В уголках глаз стояли слезы. Ей удалось поднять руку и прикрыть ею свое обезображенное лицо, к которому она так и не привыкла. Из груди у нее вырвался тяжелый стон. Это произошло помимо ее воли, у нее не было сил удержать его.
Добрая рука на мгновение прикоснулась к ее плечу. Хильдегард хотелось взять эту руку в свои, и человек, идущий рядом, словно прочитал ее мысли. Хильдегард крепко сжала его руку.
— Не уходите от меня, — прошептала она, стыдясь собственной слабости, но она уже не владела собой. — Пожалуйста, останьтесь со мной! Я вас не знаю, даже не знаю, как вы выглядите, но у вас доброе сердце. Здесь это большая редкость.
Он помолчал.
— Вы меня видели, — медленно сказал он. — Вы меня видели в бальном зале.
— Вы телохранитель? — неуверенно спросила она.
— Да. Я маркграф Тристан Паладин, и я к вашим услугам, герцогиня.