Последний камикадзе
Шрифт:
Раздался вежливый стук в дверь.
— Войдите! — отозвался Ясудзиро.
В комнату вошел лейтенант Итихара и, посмотрев на Моримото, поклонился.
Ясудзиро познакомил их:
— Моримото-сан, позвольте представить моего заместителя лейтенанта Итихара Хисаси.
Лейтенант вытянулся и снова поклонился,
— Надеюсь, лейтенант не обидится на то, что отставной капитан второго ранга ие может оторвать искореженную задницу от татами?
Лейтенант, вежливо улыбнувшись, промолчал.
— Господин командир отряда, я принес документы и письма камикадзе, улетевших на задание.
— Хорошо, оставьте их на столе,
Итихара Хисаси, отдав честь, вышел, плотно прикрыв за собой дверь.
— Глоток сакэ, учитель?
Моримото кивнул в знак согласия, и Ясудзиро скрылся за ширмой. Внимание Моримото привлек незапечатанный конверт без адреса, лежавший сверху других писем.,
— Ясудзиро-сан, позвольте мне посмотреть, что написал ваш герой своей маме, перед тем как идти в последний полет.
— Пожалуйста, пожалуйста, сэнсей!
Моримото извлек недописанное письмо — лист бумаги, наполовину покрытый торопливыми иероглифами,
— Нет, этот воин писал не маме, а такому же, как и сам, мальчишке, который где-то и в чем-то его обидел. Послушайте, Ясудзиро-сан, вот это место: «Я выполню задание и окажусь в Ясукуни раньше тебя. Я буду раньше тебя в звании и позабочусь о том, чтобы тебя оставили в учениках». [50] Он думал, что идет на воскресную прогулку…. Большой глупый ребенок… Послушайте, Ясудзиро-сан, вы что, в самом деле верите, что, посылая на смерть этих сосунков, вы спасаете империю от разгрома?
50
Ясукуни — храм, превращенный в пантеон для летчиков-камикадзе. Имена погибших выбивались золотыми буквами на его стенах. Курсантам посмертно присваивалось два следующих офицерских звания (Письмо подлинное. См.: Военно-исторический журнал, 1962, № 6, с.91).
— Я солдат, сэнсей, и выполняю приказ командования,
— Но, дорогой мой Тора, ведь это уже не война! Разве здесь нужно то, чему я вас учил? Ведь вы же превратили живого человека в автопилот для управления бомбой или торпедой! В этом есть что-то отвратительное, циничное, гнусное. На войне всегда гибли солдаты, но не так… А вы окружили ореолом славы это страшное явление, порожденное нашим техническим бессилием. Люди в нашей империи никогда не ценились. Банзай! Топи их всех, и крейсера и авианосцы!
Ясудзиро закурил сигарету и не выдержал:
— Учитель, прошу вас, не нужно… Мы должны твердо верить в свою миссию. Иначе зачем тогда все проделанное нами? К чему все наши жертвы?
Моримото не дал ему закончить мысль:
— Нет, Ясудзиро-сан, об этом нужно говорить. Нужно говорить и нужно думать! Когда мне отрубили лапы, у меня стало больше времени на раздумья, и, кажется, я чуточку поумнел. Нужно как можно скорее заканчивать это национальное самоубийство. И заканчивать нам, солдатам. Господа из Кайгунсё убивать себя не станут. Они готовы воевать до последнего «железного самурая», потому что у этого самурая деревянная голова, он идет равнодушно, как вол, на бойню, куда бы его ни послали. Простите меня, мой дорогой друг, за горькую правду. — Моримото взглянул на свой хронометр, оставшийся от лучших дней. — Мне пора. Пока я докостыляю до вокзала, начнется посадка.
— Дорогой учитель, прошу вас, останьтесь у меня хоть на сутки.
— Нет,
— Тогда одну минуту, сэнсей! Я вызову машину и провожу вас до вокзала.
— Спасибо. От этой любезности не откажусь.
Они расстались у вагона электрички. На прощание Моримото подарил Ясудзиро золотую статуэтку пузатого божка.
— Возьмите, Тора, на память мой талисман. Пусть он сохранит вам жизнь и здоровье. Он был со мной неразлучен во всех полетах, кроме последнего.
— Спасибо, сэнсей, вы всегда были добры ко мне.
— Прощайте. Буду рад встретить вас живым после войны. Для меня она кончилась. Если вам захочется увидеть мой огрызок, заезжайте в Нагасаки. Вот моя визитная карточка…
Больше они не встречались.
Бедняга Моримото не мог знать, что на полигоне Аламо-Гордо уже взорвали ядерное устройство, сходное с тем, что вскоре обрушится на Нагасаки.
Как-то удивительно для себя Ясудзиро выбрался на два дня в отпуск. Это было настолько неожиданно, что он не успел предупредить близких о своем приезде. С вокзала он пошел пешком. Хиросима пока была глубоким тылом, но следы войны лежали на всем. Большинство магазинов и лавок не открывалось. В незашторенных окнах виднелись пустые прилавки. Хозяева магазинов или воевали, или отбывали трудовую повинность, а многие из них уже распрощались с этим миром. Да и в тех магазинах, что были еще открыты, жизнь еле теплилась. Покупатели неохотно брали китайские товары и снадобья. Холодно, грязно, неуютно. Чуть не половина жителей разбежалась по деревням, где жизнь была посытнее и поспокойнее.
В честь приезда Ясудзиро отец устроил небольшой пир. На него был приглашен только близкий друг отца Киёси Морисава. Этот пир не походил на те веселые застолья, что устраивались раньше в доме Хаттори. Да оно и понятно — в редкий японский дом не вползла горечь невозместимых утрат близких. Средний брат Ясудзиро — Тадаси Хаттори — пропал без вести в бою за Иводзиму; приемный сын Киёси Морисавы погиб на транспорте «Икутамару», потопленном у острова Кваджелейн. Разговор мужчин даже после того, как они приложились к бутылке сакэ, ставшей дефицитом, вращался вокруг одной темы — войны.
Чем больше слушал Ясудзиро разговор отца и тестя, тем больше удивлялся: «Что с ними произошло за два года моего отсутствия? Неужели на стариков так подействовала гибель сыновей и временные военные неудачи империи?»
В прошлый его приезд старики были настроены куда патриотичнее и воинственнее.
Вопрос, заданный отцом, поверг Ясудзиро в смятение: он не допускал и мысли, что отставной полковник императорской армии может произнести слова, проникнутые пессимизмом и непониманием великих целей и задач, стоящих перед империей.
— Когда же, сын, вы закончите воевать? Когда вернетесь под родную крышу? — спросил Хаттори-старший. — Мы устали с матерью ждать. Ожидание и страх за жизнь детей состарили нас.
— Я солдат, отец, а вы знаете, что это такое…
— Хоть бы она заканчивалась поскорее, эта проклятая война, пока не все сыновья полегли в сраженьях, — вздохнул старый Морисава.
Ясудзиро решил утешить тестя:
— Уважаемый Киёси-сан! Я понимаю вашу скорбь по поводу гибели сына. Но он погиб как герой, ради процветания империи.