Последний конвой
Шрифт:
Он аккуратно встал, пошатываясь, пошел вслед за дедом. Там на поверхности, конечно, гораздо жарче, но хотя бы есть свежий воздух. Иваныч наклонился и отодвинул в сторону стеганое ватное одеяло, закрывающее вход. Михаил присел на корточки, поднырнул в образовавшееся треугольное отверстие и оказался снаружи.
То, что он почувствовал в следующую секунду, можно сравнить с ударом кувалды в лоб. Невыносимая жара обрушилась сверху, словно обдало кипятком. Михаил начал судорожно хватать ртом воздух, как совсем недавно это было во сне. В глазах опять поплыло, ноги сами собой подогнулись, чтобы не рухнуть на песок он ухватился за плечо старика и повис на нем.
—
Безумным взглядом Михаил обвел окрестности лагеря. Глазам больно от невыносимо белого песка пустыни. Солнце жжет даже сквозь брезент тента. Горячий воздух, поднимающийся от раскаленного грунта, создает невероятные иллюзии. Все предметы колышутся, плывут, произвольно меняют форму и размеры.
Враз пересохшими, шершавыми и совершенно не подчиняющимися губами Михаил просипел:
— Сколько градусов, Иваныч?
— Сорок восемь, — ответил старик, — и это мы только на триста километров отъехали от побережья. Дальше будет хуже.
Михаил закрыл глаза и тихо застонал, бормоча что-то невнятное.
— Мишка, подсобить треба. Старый я стал, не могу один колесо снять. Тяжелое, зараза. Бандюки нам скат прострелили, если не заклеить, пожуем покрышку. На ободах по песку далеко не уедем. Жалко машину.
— Сейчас, Иваныч, — заторопился Михаил, — я помогу.
— Не торопись, сынку. Постой еще минутку, приди в себя, успеем, до подъема еще есть время.
Михаил отмахнулся, сделал один неверный шаг по песку, затем другой. Ноги слегка дрожат, но слушаются. Адски раскалывается голова, и во рту, словно кошки насрали.
Плевать, всего несколько дней. Перетерплю как-нибудь, да и поздно уже поворачивать оглобли, полмира пересекли. А в Эфиопии полегче будет — климат почти как у нас в Метрополии.
Он добрался до МАЗа, секунду помедлил в нерешительности — тент над головой закончился. Почему-то стало страшно выходить под открытое небо. Появилось ощущение, что он сейчас вспыхнет, как вампир под прямыми солнечными лучами, и осыплется небольшой горсткой пепла на песок.
Михаил вдохнул глубже, как перед прыжком в воду, и сделал неуверенный шаг. Солнце хлестнуло невидимой плеткой, он снова пошатнулся, но устоял. Жгло и пекло невыносимо, словно к телу приложили огромный раскаленный утюг. Голова опять закружилась, но он не отступил, быстро добежал до металлических ступенек и ухватился за металл.
— Тряпку возьми, железо нагрелось, — запоздало крикнул Иваныч, но было уже слишком поздно.
Михаил вскрикнул от боли, отдернул руку и посмотрел на ладонь. В середине покрасневшей кисти белел небольшой пузырь ожога.
— Ни хрена себе, — поразился он, трогая волдырь указательным пальцем левой руки. От МАЗа шло тепло, как от раскаленной печки.
А в кабине сейчас что творится? Настоящий ад!
Он решился на вторую попытку, но на этот раз очень медленно, стараясь не прикасаться оголенными участками тела к металлическим поверхностям, осторожно поднялся по ступенькам. Поднырнул под защитный брезентовый тент и прошел в заднюю часть прицепа, где ухватил ящик с инструментом. Он оказался очень тяжелый, одному не поднять, пришлось тащить волоком, громыхая по рифленому железу. Церемониться Михаил не стал, просто выпихнул коробок за борт и проследил взглядом, как тот упал на песок. Спустился, подхватил ящик за большую железную ручку, потащил к многострадальному колесу.
Возились долго, во всяком случае, Михаилу так показалось. Гайки не желали поддаваться, сопротивлялись, и только приложив невероятные усилия, удалось
Вдвоем, непрерывно страхуя друг друга, сняли проклятое колесо, покатили под навес, ахнули на бок. Пришлось вернуться под палящие лучи за инструментом, сложить их в ящик и тяжеленную железную дуру тащить волоком по ребристому следу на песке под навес.
Иваныч уже возился с колесом, старый «водила» хорошо знал свое дело. Ловко орудуя поочередно двумя монтировками и молотком, принялся снимать огромную покрышку — разбортировать.
— Вот здесь подержи, сынку, я кувалдочкой шарахну…
Закончили, когда солнце уже заметно сдвинулось в направлении горизонта. Поставили колесо на место, вытащили огромный и тяжелый домкрат, взявшись за ручки, вдвоем закинули в кузов. Михаил машинально собрал инструменты, сложил в ящик и отволок обратно к прицепу. Привязал к ручке веревку, перекинул через поручень, используя его как импровизированный блок, затащил по ступеням, упираясь коленом в борт. Технология подъема ящика была давно отлажена до мелочей.
Иваныч не спеша возился со старым, V-образным дизелем. Что-то подкручивал, настраивал, долил воды в радиатор. Пожаловался между делом, — «течет зараза, думал сносу ему не будет. А оно во как, раз и потек». Это не удивительно, учитывая сколько лет тягачу.
Потом заправили горючее. Слили из цистерны два десятка канистр соляры и залили под самую пробочку необъятный топливный бак. Иваныч перед экспедицией мечтал установить бак повышенной емкости, но так и не смог найти. Перерыл, наверное, всю Метрополию — не сохранились. Механик предложил сварить самодельный, из пары стандартных, но Иваныч категорически отказался — ненадежно. Вот и приходится всю ночь туда-сюда бегать с канистрами или шлангами.
— Чертов мамонт соляру жрет, как лошадь овес, — частенько приговаривал Иваныч, но машину он обожал и ласково называл — «мой 'Русич». Восьмиколесный седельный тягач КЗКТ-7428 разрабатывался на основе МАЗ-545, и хотя проектировался и выпускался на Курганском автозаводе, в своей сути он все-равно остался МАЗом, и называть его как-то иначе старик отказывался категорически. С Иванычем никто спорить не стал, МАЗ — значит МАЗ. Тем более что запчасти по большей части подходят, а что там вообще осталось «родного» от КЗКТ, теперь известно только всевышнему.
Машина оказалась великолепной, имела шестиместную кабину, роскошное спальное место, а также бронированную обшивку и вместительную будку вместо кузова. МАЗ тащил за собой не менее монструозный прицеп, — почти четвертая часть всего груза конвоя. Иваныч клялся, что были модификации на шестнадцать колес, но Михаил такого мастодонта даже не смог себе представить. Это не машина, а паровоз получается. Вот раньше военную технику делали. На века!
Над кабиной умельцы механики смонтировали подвижный лафет и установили «корд». Шестьсот выстрелов в минуту! Это вам не самодельные «пукалки» из обрезков водопроводных труб, и не «поджиги», залитые свинцом расплавленном на костре. Адская машинка прошивает даже БТР. Попробовали перед выездом на убитой «тарантайке», Иваныч даже прослезился, так его впечатлил результат.