Последний король венгров. В расцвете рыцарства. Спутанный моток

Орци Эмма

— Ты пошла бы в Гатван?

— Я? Да!..

— И согласилась бы на требования дворян?

— Не спрашивай меня, я — женщина; обратись к своим советникам. Спроси Чалкана.

— Врага воеводы и дворян? — с изумлением спросил король.

— Да, — ответила Ирма. — Теперь ты, я думаю, видишь, насколько я сочувствую воеводе, — добавила она, весело рассмеявшись.

После этого, под предлогом распоряжения об обеде, она оставила короля и пошла в комнату, где находился Цетрик. Шталмейстер при виде её встал и поклонился.

—

Без церемоний, — сказала Ирма, — садитесь, мне надо поговорить с вами. Вы любите мою дочь? — начала она без всяких предисловий.

Цетрик смутился, покраснел и не знал, что ответить, так как не ожидал подобного вопроса.

— Я уверена, — продолжала Ирма, — вы любите её, и она отвечает на ваши чувства. Нам некогда терять время на разговоры. Согласны ли вы во всём без рассуждений подчиниться мне? Тогда Эрзабет будет вашей.

— Нет, — решительно ответил Цетрик.

Ирма встала, чтобы уйти.

— Ещё одно слово, — воскликнул Цетрик.

— К чему? — холодно проговорила она. — Мы сговорились. Вы очень смелы и ведёте смелую игру.

— Она ничтожна по сравнению с той, которую вы ведёте с королём, — ответил молодой человек. — Только вы играете фальшивыми картами, так что берегитесь, чтобы не попасться.

Ирма быстро подошла к Цетрику; она задыхалась от гнева, её глаза метали молнии. Бросив на него угрожающий взгляд, она быстро вышла из комнаты.

В тот же вечер Людовик приказал позвать к себе архиепископа.

Чалкан явился, скромно потупив взор.

— Садись! — сказал ему король. — Ты, вероятно, удивлён, — с деловым видом продолжал он, — что я позвал тебя так поздно вечером, но тебе известно, что я ставлю благо своей страны превыше всего.

Чалкан одобрительно улыбнулся.

— Мы издали постановление, запрещающее дворянству принимать участие в собрании в Гатване, но мне кажется, что это не удержит дворян. Что мы будем тогда делать?

— Не знаю, — ответил Чалкан.

— А я знаю, — с торжеством заявил Людовик, — я сам отправлюсь в Гатван.

— В Гатван? — с изумлением воскликнул Чалкан.

— Да, — сказал король, — я неожиданно появлюсь среди дворян и заключу с ними мир. Я сделаю некоторые уступки, они тоже. Рука об руку с дворянством я совершенно уничтожу Заполию, уверяю тебя.

— Если я должен высказать своё мнение относительно этого, то позволю себе сказать, что нахожу замысел рискованным.

— Рискованным? — со смехом воскликнул король. — А я тебе говорю, что для Заполии будет тогда рискованным появиться в Гатване и что он боится этого пуще всего.

С этими словами король вынул из кармана письма, переданные ему Ирмой, и протянул их Чалкану.

Тот надел очки, тщательно рассмотрел каждое из писем на свет, посмотрел на печать и почерк и глубокомысленно проговорил:

— Это — письма воеводы, это его почерк, печать и водяные знаки на бумаге.

— Читай!

Чалкан

медленно и внимательно прочёл одно письмо за другим, затем сложил их и торжественно произнёс:

— Я не стану допытываться, каким образом эти письма попали в твои руки. Это чрезвычайно важные документы. Теперь я согласен с тем, что лучше всего тебе отправиться в Гатван. Да будет над тобой благословение Божие и да пошлёт Он Венгрии наконец лучшую судьбу!

— Я решил, — сказал король. — Но ты знаешь честолюбие моей супруги. Я не могу задевать его; если нам не удастся склонить её на нашу сторону, то мы будем в весьма скверном положении.

— Покажи ей эти письма, сын мой, — кротко произнёс архиепископ, — и она убедится. Если же эти важные документы паче чаяния не произведут на неё должного впечатления, то ты сможешь обойтись и без неё.

Король отпустил архиепископа, и тот, смиренно кланяясь, вышел из его комнаты.

Когда в Офене снова воцарилось спокойствие и народ приступил к своим обычным занятиям, Гавриил Перен занялся министром финансов, отправил необходимое бельё и платье в охотничий замок и наконец отправился туда сам.

Был уже вечер, когда он приехал; Иола выбежала ему навстречу и повела к отцу. Черенцес страшно изменился и постарел и представлял собой лишь неприглядные остатки прежнего Эмериха Черенцеса.

— Я — старый, разорённый человек, — жалобно проговорил он, — что теперь будет с моей дорогой Иолой?

— Успокойтесь, — перебил его Перен, — ваши дела вовсе не так плохи; правда, у вас похитили шестьдесят тысяч дукатов, многое попорчено и уничтожено, но ваши сокровища и деньги, хранившиеся в погребах, остались нетронутыми...

— Нетронуты! — воскликнул Черенцес вне себя от радости и стал носиться по комнате как угорелый, смеясь и хлопая в ладоши.

Он и Иола довольно удобно устроились в домике; лесничий заботился о них, и им не приходилось встречаться с обитателями замка. Но вдруг вернулся домой из Офена Пётр Перен, а Ирме пришло в голову устроить охотничий замок для приёмов короля. Она тотчас же села на лошадь и совершенно неожиданно появилась у ворот уединённого замка.

Лесник выбежал ей навстречу, смущённый и весь дрожа от страха.

Ирма посмотрела на него, затем на домик и строго проговорила:

— В доме кто-то есть?

— Нет, нет... — пробормотал лесничий.

— Из трубы идёт дым. Кого ты там прячешь?

— Не знаю, — ответил лесничий, падая на колени.

— Встань и подержи мою лошадь! — воскликнула Ирма, спрыгивая на землю.

Люди Перена спали в одной из комнат первого этажа, Черенцес был наверху и считал золотые, которые ему удалось унести из дома. Иола сидела на коленях своего жениха и гладила его волосы. Ирма незаметно вошла в комнату и остановилась перед изумлённой парой.