Последний коршун
Шрифт:
Лёнька вышел на крыльцо. Глянул на плетень, где вчера на закате красовался подбитый им коршун, и от давешней радости не осталось следа. А вдруг и вправду это был последний на свете коршун? Лёнька долго глядел на небо, но так ничего там и не выглядел. В яркой голубизне только медленно двигались белые холодные облака.
Ромка-артист
На ночь актёров разместили по нескольким избам, а с утра,
После полудня чуть не вся деревня была уже возле клуба — все хотели пораньше проникнуть в помещение и занять поближе места. Но примерно за час до начала из клуба попросили всех выйти. Там остались одни лишь актёры, и в окна можно было увидеть, как, неузнаваемо переодетые и накрашенные, они выбегали на сцену и размахивали руками. Что говорили — с улицы не слыхать.
Потом из клуба вышел руководитель актёрской бригады — седой режиссёр Сагайдачный. Дядя Митя — так его звали актёры — внимательно и долго глядел на толпившихся ребят и шевелил густыми бровями. Он упорно молчал и так ловко двигал ими, разводя и сближая их к переносице, что ребята покатывались со смеху. Вдруг он поднял руку, все затихли.
— Кто из вас хочет быть артистом?
Ребята опасливо переглянулись и потихоньку стали отступать.
— А ничего не будет за это? — робко спросил кто-то.
— Кроме славы, ничего! — улыбнулся дядя Митя. — Но это немало, уверяю вас. Артисту слава важнее хлеба.
— Я! — подал тогда голос Данька Ермолаев, самый маленький из ребят.
— Я!Я!Я! — загалдели и другие.
Вокруг дяди Мити началась суматоха. Ребята напирали, отпихивали друг друга и кричали. В свалку полезли даже девчонки, а Нюрка пробилась к нему, цепко схватила за руку и умоляюще уставилась на него, готовая разреветься.
— Мне нужен мальчик, и только один, — сказал дядя Митя, — а вас вон сколько.
Ребята стихли, нетерпеливо глядя на режиссёра, во власти которого было сделать одного из них счастливейшим человеком на свете.
— Тогда я выберу сам.
Глаза его придирчиво переходили с одного ребячьего лица на другое. Ребята строили гримасы, двигали бровями, шевелили ушами, изображая артистов.
— Ты! — ткнул дядя Митя в Ромку. — У тебя как раз то, что нужно: нос — крючком, глаза — волчком. Вполне сценичная внешность. Согласен?
Ромка не был согласен ни с «крючком», ни «с волчком», но слишком велика была жажда славы. Он стремительно ворвался в клуб, сопровождаемый злорадно-завистливыми криками: «Крючок! Волчок!» Насмешки отскакивали от него, не задевая, — ведь он уже был на пороге славы, которая важнее хлеба!
Роль у Ромки оказалась нехитрой. Когда открылся занавес и начался спектакль, а в жарком клубе, набитом людьми, установилась тишина, на сцене появился паренёк в клетчатых штанах, с голодными, ярко подведёнными глазами.
— Ромка! — пронёсся по залу приглушённый шёпот. Ребята, стиснутые взрослыми, стали тянуться вверх. — Ой, Ромка! Ромку не узнать.
А он
В следующей сцене Ромка сидел на куче тряпья и играл с кудлатым щенком. Это был не настоящий щенок, а только чучело, и все это видели, и лишь один Ромка притворялся — вот потеха! — что это живой щенок, подзывал его к себе, свистел, и щенок, которого кто-то невидимый подтягивал за ниточку, подпрыгивал на задних лапах и тыкался мордочкой в руки.
Услышав недоверчивый смешок в зале, Ромка вдруг забыл про щенка и стал глазеть на публику. Вон Федька с подоконника корчит рожу и грозит кулаком, а Нюрка, та, что рвалась к дяде Мите, даже привстала и часто-часто показывает пальцем на себя — видно, просится на сцену. Маленький Данька слез с мамкиных колен и деловито заковылял по проходу. Ему тоже хотелось на сцену поиграть со щенком.
Тогда Ромка поднял щенка за хвост и стал приглашать на сцену всех желающих. Славы у него было теперь так много, что он не знал, куда её девать. В зале громко смеялись. Принимая смех за одобрение, Ромка вовсю старался, зазывая ребят, и только актёры, те, что по пьесе изображали мать и отца, продолжали играть. И вдруг «отец» — только сейчас до него дошло, почему в зале смеются, — подошёл к Ромке, швырнул за кулисы щенка, взял мальчика за ухо и сказал, словно так и полагалось по пьесе:
— Сколько раз говорил тебе, не мучай бедную тварь. Марш отсюда!
И дал ему пинка — это был уже не театральный, а настоящий пинок, от которого Ромка вылетел за кулисы и попал в объятия дяди Мити. Впрочем, он тут же разомкнул объятия, усадил Ромку перед собой и учинил нешуточный допрос.
— Допустим, платок ты вытащил из кармана, как настоящий вор-карманник. Это тебе удалось, — сказал он голосом, не предвещающим ничего хорошего, — Но что за чертовщина получилась со щенком, спрашиваю я тебя?
У Ромки глаза уже были на мокром месте. Он залепетал что-то о ребятах, о собаках, о какой-то Жучке, с которой все могут играть…
— Так-так-так, — не дослушал его дядя Митя. — Ты вспомнил о ребятах, о щенятах, а спектакль? А товарищей по сцене? А работу свою? — Он всё больше и больше повышал голос, словно забивал гвозди в Ромкину душу. — На кого я понадеялся! — И, не глядя на него, ушёл за кулисы.
Когда, поникнув головой, совершенно убитый, Ромка выходил из клуба, чья-то тёплая рука опустилась на его плечо. Это был Демьян Демьяныч, старый работник театра, который по необходимости бывал то осветителем сцены, то суфлёром и даже — гримёром.
— Пойди сюда, паренёк, я тебе кое-что скажу… Ты на дядю Митю не обижайся, он от других требует, но уж от себя…
И рассказал, как однажды, давным-давно, когда Ромки ещё не было на свете, перед спектаклем в госпитале дядя Митя узнал, что от бомбёжки погибла его десятилетняя дочь.
— Каково ему было сыграть свою роль? Но что же оставалось делать? Заменить было некому, надо было поднять бойцам настроение, вот и пришлось играть, да так, чтобы они ни о чём не догадались…
Демьян Демьяныч потрепал Ромку по плечу и подарил ему афишу. На этом и кончилась первая и последняя в жизни Ромкина роль. Актёрская бригада уехала на следующее утро. Но мальчика ещё долго дразнили: