Последний козырь Президента
Шрифт:
Однако состояние моей Катеньки продолжало оставаться стабильно угнетённым: она ни с кем не разговаривала, а если и говорила, то односложно – «да» или «нет», пугалась резких звуков, которые, по её словам, напоминали выстрел, и ежедневно просила, чтобы её отвезли на могилу к отцу. На кладбище она долго разговаривала с портретом на чёрном мраморном обелиске, и много плакала.
Доктор Филиппов считал, что эти поездки на кладбище, образно говоря, вгоняют в гроб саму Екатерину. Она с каждым днём всё больше замыкалась в себе, что, по мнению эскулапа,
– Девушка сейчас живёт в своём замкнутом мирке, который, по всей вероятности, написан в её воображении мрачными красками, – пояснял Варваре Николаевне доктор. – Надо как-то отвлечь её от грустных мыслей и вывести из психологического ступора.
– Вы врач, Вы и выводите! – раздражённо отвечала вдова.
– Я не специалист по психическим заболеваниям, – слабо оборонялся Филиппов. – Я могу дать только общие рекомендации, и вообще должен Вас, уважаемая Варвара Николаевна предупредить, что если в течение недели состояние больной не улучшится, я вынужден буду настаивать на её возвращении в стационар.
После таких бесед мать Катеньки горестно заламывала руки и щедро осыпала упрёками всю российскую медицину, не делая различий между платными и бесплатными сферами её деятельности.
Это случилось в конце первой недели сентября: поздно вечером в пятницу Варвара Николаевна позвонила мне и просила (если судить по тональности голоса, то приказала) сопровождать её и Катеньку в субботней поездке к знахарке.
Ранним субботним утром я, Катенька, Варвара Николаевна, и её персональный водитель втайне от доктора Филиппова, выехали в Царицыно.
Во время поездки Варвара Николаевна снизошла до разъяснений, и тихим голосом поведала мне, что одна её старинная подруга устроила встречу со знаменитой знахаркой, которая практикует редко, но уж если берётся за дело, то гарантирует выздоровление и берёт за это очень дорого. Никто не знает, где она живёт, так как знахарка у себя дома никогда клиентов не принимает, и снестись с ней можно только через особо доверенных лиц. Нам встречу таинственная ведунья назначила ровно в двенадцать часов пополудни, на берегу Царицынского пруда возле домика смотрителя.
Машину на территорию парка не пустили, и остаток пути – добрые три версты, нам пришлось идти пешком. Впрочем, прогулка не была обременительной, скорее наоборот: осень щедро одарила клёны позолотой и багрянцем, отчего весь парк, подсвеченный нежарким осенним солнышком, напоминал ожившие полотна Левитана. И чем дольше мы шли через парк по ухоженной тропинке, тем больше проникались обаянием ранней осени, и тем громче и откровенней звучало наше восхищение истинно русским пейзажем. Даже Катенька посвежела, и робкая улыбка иногда трогала её скорбно изогнутые губы.
За пять минут до полудня мы подошли к аккуратному, словно игрушечному домику смотрителя.
– Не торопится что-то знахарка, – нараспев произнесла Варвара Николаевна, обмахиваясь картой Государственного архитектурно-музейного заповедника «Царицыно», словно веером. В это мгновенье на изогнутом, словно радуга, мостике появилась высокая худощавая женщина, одетая
Чтобы не показаться невежливыми, мы тоже двинулись ей навстречу.
– Меня зовут Ядвига Траяновна. – с достоинством произнесла ведунья, остановившись в трёх метрах от нас, и гордо задрала вверх острый подбородок. Варвара Николаевна в ответ хотела представить нас, но знахарка сделала предостерегающий жест рукой и шумно втянула похожим на орлиный клюв носом в себя воздух.
– Горьким миндалём пахнешь, – без каких-либо предисловий произнесла она. – Горе у тебя, тяжело тебе, но пока ты в моей помощи не нуждаешься. А этот молодец и вовсе сюда случайно попал! – кивнула она в мою сторону. – Молод он и здоров, русским духом в нос так и шибает! Давно я такого чистого русака не встречала – обмелела порода, поисчерпалась, испоганилась кровью иноземной!
– Да что Вы такое говорите, бабушка! – не выдержал и вспылил я. – Это же неприкрытый национализм!
– А что чую, то и говорю! – зло ответила старуха. – И не бабушка я тебе вовсе! Твоя бабушка мне в праправнучки годится.
– Простите Ядвига Троновна! – попыталась вставить своё слово госпожа Воронцова. – Мы только хотели…
– Траян! – перебила её ведьма.
– Простите, что? – с удивлением переспросила Варвара Николаевна.
– Моего отца звали Траян. Это означает – Третий сын. Он действительно был третьим сыном Ольгерда Рыжебородого – так звали моего непоседливого предка, который пришёл на Русь из Скандинавии, как раз в тот год, когда ваш воевода Александр на Чудском озере немецкие и ливонские полки под лёд пустил. Ну, да не об этом сегодня речь. Подведи, мамаша, дочку ко мне!
– Её Катей зовут, – попыталась наладить диалог старшая Воронцова.
– Мне её имя без надобности, – скривилась ведунья. – Впрочем, как и твоё тоже. Я хочу ей в душу заглянуть.
Всё это время Катенька, равнодушно наблюдая за нашими препирательствами, тихонько стояла в сторонке. Я взял её под локоток и осторожно подвёл к Ядвиге. Ведунья снова шумно втянула носом воздух, и по-птичьи наклонив голову набок, заглянула девушке в глаза.
– Ух! – через мгновенье выдохнула целительница и, приложив к своей морщинистой щеке ладошку, по-бабьи закачала головой. – В душе-то у тебя, девушка, муть непроглядная! Словно кто в молоко чернил плеснул и грязным посохом разболтал. У вас, у людей, эта болезнь депрессией зовётся.
– Спасибо, Ядвига Траяновна! – не скрывая ехидства, произнесла госпожа Воронцова. – А то мы до вашего диагноза всё гадали, чем это у нас Катенька мается!
– А коль знали, то чего ко мне припёрлись? – бесцеремонно уточнила ведунья. – Хвороба эта не по моей части, и ворожба здесь не поможет.
– А что поможет? – наседала вдова.
– Не что, а кто! – назидательным тоном произнесла знахарка. – Вон к нему обращайся, – кивнула она в мою сторону. – Его проси. Всё в его власти!
– Я думала, травками какими-нибудь полечите, – упавшим голосом произнесла Варвара Николаевна. – Да Вы не сомневайтесь, мы хорошо заплатим.