Последний козырь
Шрифт:
— А у меня нет пока такой уверенности, — неожиданно для Стрельцова возражает Ковалев. — Жукову для этого незачем было бы ездить в Прудки. Он мог посылать их Козырю и отсюда.
— Если только он вообще к этому причастен, — замечает Стрельцов. — Я лично думаю…
— А вот это тоже рано еще утверждать, — прерывает его полковник. — Во всяком случае, до тех пор, пока мы не узнаем, зачем ездил Жуков в Прудки. Зато несомненно другое: телеграммы эти либо сам Козырь, либо кто-то из его сообщников
— Уж это-то бесспорно, — подтверждает Самойлов.
— Вы можете быть свободны, товарищ Самойлов, — говорит Ковалев и, оставшись со Стрельцовым, продолжает: — Нужно заняться этими станциями: Прудками и Грибово. Вам понадобится кто-нибудь кроме Карцева?
— Пока достаточно и одного Карцева, товарищ полковник. Сегодня уже поздно, а завтра мы с ним побываем и в Прудках, и в Грибово.
— А какого вы мнения о вашем помощнике?
— Со временем из него выйдет толковый оперативный работник.
Весь остаток дня Стрельцов не покидает своего кабинета. Надо детально продумать план завтрашних действий. Стол его завален различными справочниками, расписаниями поездов, планами железнодорожных узлов, подробными схемами станций со всеми сооружениями.
О том, что пора домой, капитан вспоминает лишь после звонка жены.
— Ты не забыл, что пригласил на ужин Карцева? — спрашивает она.
— Ну что ты, Таня, помню, конечно!
— Смотри не опаздывай.
— Постараюсь.
Он давно собирался познакомить жену со своим помощником и решил сделать это сегодня. Да и самому хотелось побыть с Карцевым в неслужебной обстановке, присмотреться к нему поближе.
Закончив все неотложное, капитан прячет в сейф документы, торопливо надевает шинель и собирается уже закрыть на ключ кабинет, как вдруг раздается телефонный звонок. Дежурный докладывает, что гражданин Жуков непременно хочет его видеть.
Капитану кажется, что Жуков входит к нему как-то уж очень робко. На нем выгоревший на солнце темно-синий прорезиненный плащ, в руках поношенная кепка такого же цвета. Лицо бледное, но глаза не такие тревожные, как всегда. Это успокаивает Стрельцова.
— Извините, товарищ капитан, что я так поздно. Пришлось дождаться темноты, чтобы меня не могли узнать… Типа одного я вчера встретил, но не смог сразу вам об этом сообщить.
— Уж не самого ли Козыря?
— Да нет, другого, но тоже из воровской братии.
— А к Козырю он имеет какое-нибудь отношение?
— Имел в свое время, — неопределенно произносит Жуков, переминаясь с ноги на ногу. — А теперь — кто его знает…
— Присаживайтесь, — приглашает капитан, кивая на стул, стоящий возле стола.
Сняв шинель, тоже садится за стол по другую сторону.
— Расскажите
— Пока ничего определенного о человеке том сказать не могу. Только уверен, что появился он тут не случайно.
— А фамилию его вы не знаете?
— Фамилию не знаю, а кличка у него "Куркуль": говорили, будто отец его был когда-то раскулачен, вот и прозвали Куркулем. На Украине так кулаков звали. А встретил я его, когда он в пригородный поезд садился, и незаметно проследил до Прудков. Похоже, что он там обосновался. И вот еще что мне хочется показать вам…
Он достает из кармана помятую любительскую фотографию и протягивает Стрельцову. На ней изображены три человека. В одном капитан сразу узнает Жукова. Рядом с ним темноволосый средних лет мужчина с тяжелым подбородком и свирепым выражением лица.
— Козырь это, — с едва уловимым оттенком почтительности произносит Жуков.
— А какого он роста и телосложения? Имеет ли какие-нибудь особые приметы?
Все это Стрельцову уже сообщил полковник Ковалев, но ему интересно, как Жуков будет описывать Козыря.
— Здоровенный такой. — Жуков расправляет для наглядности собственные плечи. — На циркового борца очень похож и силы необыкновенной. Когда здоровался, так руку стискивал, что хоть караул кричи. Волосы черные. А походка вразвалочку, как у моряка. Пригодятся вам эти сведения, товарищ капитан?
— Пригодятся, Петр Иванович. Справа от него вы, конечно. А кто слева?
— А это и есть тот самый Куркуль, которого я вчера встретил. Его физиономия на снимке больше всего пострадала, семилетней давности фотография-то…
— Да, его действительно трудно разглядеть.
— Он и в жизни теперь здорово переменился, — продолжает Жуков. — Видите, какие у него патлы? А теперь от прежней шевелюры одно только воспоминание…
— А почему вы втроем на этой фотографии? Дружили?
— Какая между нами могла быть дружба? — криво усмехается Жуков. — Это младший братишка мой случайно нас щелкнул: Козырь был в тот день навеселе, а то ни за что бы не стал фотографироваться. Да и не думал, наверно, что у десятилетнего пацана что-нибудь путное получится.
— А чем же занимался Куркуль?
— Помогал Козырю добычу сбывать и здорово на этом наживался. Козырь был не из мелочных, не торговался с ним. Может быть, Куркуль и сейчас промышляет тем же…
— И снова с Козырем?
— Возможно…
— А сидел он за что?
— Попался на самостоятельной краже, хотя воровством занимался редко. А о том, что барышничал, наверно, и не знает никто.
— Ну, а как выглядит теперь этот Куркуль? Сколько ему лет, какой рост? Опишите его подробнее.