Последний министр – 3
Шрифт:
– Извольте выслушать…
– Вы говорите, говорите, – Александр Дмитриевич почувствовал от Николая Дмитриевича лёгенький шлейф перегара.
Судя по всему, Голицын не терял время зря и успел угостится для успокоения души и судя по всему сделал это в одиночестве. Ну это на самом деле не мудрено, в другой ситуации Протопопов сам бы не отказался пропустить стопочку для профилактики.
Поняв, что министр учуял перегар, Голицын принялся расшаркиваться и оправдываться.
– Это я чтобы голова работала выпил, не обращайте
– Давайте к делу, мой хороший, опустим подробности, – перебил Протопопов. – Господин Курлов сообщил, что у вас ко мне есть некий серьёзный разговор. Я вас слушаю. О чем говорить будем?
Голицын подобрался, огляделся. Завидев, что в коридоре они с Протопоповым не одни, взял Александра Дмитриевича под локоть и потянул к аппендиксу, где располагалась дверь в уборную для сотрудников. Пахло там, мягко говоря, не очень (понятно, полагаю, что никто особо не задумывался о чистоте в тюрьме), но противиться Протопопов не стал – если так комфортнее премьеру, то ради Бога.
Спрятавшись в аппендиксе, Голицын ещё раз огляделся и убедившись, что их никто не подслушивает, коснулся обеими руками локтей Протопопова, который скрестил руки на груди.
– Ох и напугали вы меня, милостивый государь, ох и учудили вы… – начал Голицын. – Думал сердце не выдержит за всеми этими вашими разборками и перестрелками. Как же я признаться растерялся, когда все это завертелось в Думском зале! Кто? Где? За кого? Как? Как я заметался!
Протопопов внимательно слушал, смотря премьеру в глаза.
– Ну вы сами разобрались то за кого, кто и где, Николай Дмитриевич? – прямо спросил министр. – Пора бы определяться.
Никакого секрета не было в том, что Голицын, следуя своей природной сути, всегда занимал сторону сильного и от этого плясал, не имея четкой собственной позиции по вопросам, но выражая интересы большинства, как внутри кабинета министров, так и в любых других ситуациях, когда решение требовалось принимать. И вот эти слова о том, что Николай Дмитриевич «заметался» лишь подтверждали его привычную жизненную позицию – максимально обезопасить себя и сделать минимальной свою ответственность.
Проблема только в том, что теперь положиться Голицыну было не на кого, а какие-то решения принимать требовалось по-прежнему. Все эти «риттихи» (читай треповцы), «кригер-войновские», «феодосьевы» и «шаховские» с одной стороны и щегловитовцы «рейны», «раевы», «кульчицкие» и прочая, прочая, прочая – растерялись и прикинулись австралийскими страусами, не желая занимать ту или иную позицию по случившемуся, а соответсвенно формировать большинство, к которому бы Голицын мог благополучно примкнуть. То есть, вроде как события в Таврическом дворце четко обозначили расклад и показали на чей стороне мяч в игре в текущую минуту, а с другой никто не хотел рисковать и мириться с происходящим. Возможно предполагая, что мяч этот очень скоро у текущих лидеров насильно отберут…
Ну а щегловитовцы и треповцы растеклись по Петрограду. Курлов доложил, что сразу в нескольких местах по столице начались секретные совещания, на которых как раз и предстояло выработать позицию большинства. Понятно, что Протопопов не знал теперешних истинных намерений ни одной из правительственных групп, но зато министр знал, что Голицын, не примкнувший ни к треповцам, ни к щегловитовцам, чувствует себя ничуть не лучше, чем говно в проруби, ожидающее своего часа и берега, к которому можно прибиться.
Одно было очевидно – старичок совершенно обескуражен и боится, что любое его решение выйдет боком. Не имея собственной политической воли и четкой программы действия, он хотел, чтобы вся эта ситуация замялась и в идеале не зацепила премьера.
Ну-ну.
Видя, что Голицын не спешит с ответом на поставленный вопрос, Протопопов задал его снова.
– Так что, разобрались за кого, кто и где, Николай Дмитриевич? – а потом добавил перцу. – Знаете ли, милостивый государь, очень странное желание быть политической амебой тогда, когда ты возглавляешь правительство огромной страны в столь непростые времена?
– Александр Дмитриевич…
– Я то Александр Дмитриевич. Ты сам то кто?
Голицын проглотил слова Протопопова, наконец, отпустил его руки, в которые вцепился, словно тисками. Закрыл глаза, запрокинул голову и гулко выдохнул, обдавая Протопопова перегаром.
– Что же вы натворили, Александр Дмитриевич, – прошептал он. – Я теперь могу сказать вам, причём с большой степени определённостью, что будет дальше.
Он вернул голову в исходное положение. Глаза правда не открыл, помассировал подушечками пальцев виски.
– Ну вы договаривайте, – предложил Протопопов.
– А что договаривать, – Голицын всплеснул руками. – Вам самому непонятно, что будет теперь из-за вашего безрассудства… ой-ой, что же делать…
Понимая, что упражнения Голицына в поиске решений вопросов на дне стакана, не прошли без следа и Николай Дмитриевич не до конца трезво соображает, Протопопов решил немножко выправить разговор.
Как?
Попросту схватил щуплого старикашку за шкирку и хорошенечко приложил его спиной о стену.
– Послушай меня, пора бы тебе понять – ты сам кто, я ведь неспроста спрашиваю? Николай Дмитриевич или какой-то безвольный пацан Коля?
– Я-йа… – Голицын закашлялся, Протопопов придавил его локтем.
Больно? Да. Зато премьер быстро трезвел, пуча на министра глаза.
– Отпустите…
– Не отпущу. Пора бы тебе иметь политическую ответственность. Все эти твои треповцы и щегловитовцы ни хрена не одупляют, что происходит в стране на самом деле. И без отмашки сами ничего не могут сделать.