Последний натиск на восток ч. 1
Шрифт:
— Ох! — раскрыл рот Любим. Он в войске гривну выслужить не сумел, а уж денег таких сроду в руках не держал.
— И лекарю нашему покажи его, — добавил вдруг князь. — Пусть руку его посмотрит. Думается мне, массаж старосте на пользу пойдет. И сухое тепло. Рука работает, просто слабая, должна понемногу восстановиться.
Колдовство, — думал Любим. Как есть, колдовство. Все войско знало, что легат Деметрий хромой в эти земли пришел, а князь ему ногу переломал и срастил заново. Деметрий до сих пор на левую ногу немного припадает, если свои сапоги снимет. У них же одна подошва толще другой.
Гривна! Пятьдесят
— Женюсь! Как гривну получу, сразу женюсь. Теперь-то мне дочка жупана точно не откажет.
Князь Самослав ехал назад, в столицу. Места под будущие башни были намечены, и кое-где уже велись строительные работы. Не было у княжества возможности защитить страну цепью замков. Не было для этого ни сил, ни людей. Да, и необходимости особенной не было, если честно. Солеград и Новгород — первоклассные крепости по этим временам, а франки только в поле сильны. Крепости они брать не умеют и не любят, зато могут сидеть в осаде, пока половина войска от поноса не передохнет. Но ему, Самославу, от этого не легче будет. Орда германцев разорит землю так, что тут лет пять потом даже трава не вырастет. Франки могли выставить до ста тысяч войска, призвав всех, кто может держать копье. Такое было уже не раз. Северная Италия до сих пор их набеги помнит. И готская Септимания(1)… И саксы… И фризы… И бретонцы…
Что он может им противопоставить? Только отменную выучку своего легиона и аварскую конницу. Да только нужно ли ему лоб в лоб биться с огромным войском? Зачем? Чтобы победить и героически угробить свое войско, выращенное с такой любовью и старанием?
— Ну, уж нет, — сказал сам себе в усы князь. — Героические битвы — это не наш метод. Наш метод — битвы победоносные. Хоть бы Добрята в своей Бургундии закрепился! Ведь может получиться у парня. Может! Я в него верю! Не ко времени поход франков в следующем году. Ведь все труды прахом пойдут!
Впереди показались недостроенные стены Новгорода. Большой посад, где люди обустраивались всерьез и надолго, шумел и гудел, словно пчелиный улей. До князя доносилась речь словен и баварцев, саксов и данов, бургундская латынь и греческий язык ромеев, была слышна перебранка франков из Нейстрии и Австразии, и даже чудной выговор испанских готов уже иногда цеплял его ухо. По улицам катились груженые телеги, а на пристани легко одетые крепыши с сопением тащили на пузатый корабль ящики и горшки. Тут кто-то хотел до холодов в Белград дойти, чтобы по весне сразу же двинуть с товаром в столицу мира, Константинополь. Вот харчевня стоит, куда с государевой винокурни настойки отпускают. Бывшему сотнику отдали это право. Только-только у него дело пошло. Эх! Князь даже губу прикусил. Если франки сюда дойдут, посад сжечь придется. Весь сжечь, до последней лачуги! И склады, и мануфактуры, и даже мельницы. Жаль до слез просто!
А вот и ворота Белого города. Сюда чужаков не пускали вовсе, а франков особенно. Только по письменному разрешению от самого боярина Горана сюда иноземец мог зайти, а Горан такими разрешениями не разбрасывался. И так уже десяток человек отъехал на солеградские рудники, признавшись на дыбе в повышенном интересе к местным оборонительным сооружениям. Только все это напрасно было.
Князь зашел в свои палаты, бросив поводья стражнику. Служанки, попадавшиеся навстречу, приседали, склонив головы в аккуратных белых чепцах. Батильда, поставленная старшей над домашней прислугой, держала всех в железном кулаке, понемногу оттеснив княгиню от правлением делами. Уж очень много тут стало нянек, прачек, поломоек и ключниц, за всеми не уследить.
— Батя! — дочь Умила бросилась навстречу. — Сказку расскажи!
— А мама разве не рассказывает? — князь поднял на руки свою любимицу, целуя в нежные свежие щечки.
— Рассказывает, — дочь обвила руками его шею. — Хочу, чтобы ты рассказал! Про трех поросят хочу! И про Емелю! И про Незнайку! Мама таких сказок не знает.
— На ночь тогда, ладно? — князь осторожно спустил дочь на пол. — А где мама?
— Мама на капище, — ответила дочь. — Она Богине жертвы приносит. Там народу! Туча просто! Там всегда народу много, когда мама на капище молится. Они считают, что она сама живая Богиня и есть. Батя, а когда я вырасту, я тоже Богиней стану, как мама?
— Даже не знаю, доченька, — нахмурился князь. — Даже не знаю…
В то же время. Константинополь.
Дом купца Марка был богат. Район Перама, который расположился неподалеку от восточных гаваней, полюбился купцам-варварам, и они понемногу выкупали тут дом за домом, грозя в будущем и вовсе вытеснить отсюда ромеев.
Вацлав настороженно оглядывался по сторонам, боясь чего-нибудь тут задеть или сломать. Одни занавеси из тяжелой, затканной затейливыми рисунками парчи, стоили столько, сколько воин Тайного Приказа зарабатывал за несколько месяцев. Да и резная мебель, изделие искуснейших столичных мастеров, притягивала к себе взгляд неизбалованного излишествами парня.
— Кто ты? — спросил его Марк, глядя слегка надменно. — И зачем хотел меня видеть? Я человек занятой, говори побыстрее и уходи. Удивляюсь, как тебя вообще сюда пустили.
— Да я знаю пару верных слов, — усмехнулся Вацлав, которому и, правда, пришлось наплести охранникам с три короба. — А еще у меня есть вот это…
— Святой Мартин! — ахнул купец, увидев золотую пайцзу с изображением звезды. «Подателя сего слушать так, как если бы я сам приказывал» — прочитал он надпись, выбитую словенскими буквами. У него самого была пайцза серебряная, а про золотую он только слышал какие-то легенды. — Слушаю!
— У меня поручение от его светлости, — начал свой рассказ Вацлав. — Нужно найти некую Милицу и одного предателя из словенской знати. Мне нужна помощь.
— Милицу не нашли, — испытующе посмотрел на него Марк, — хоть и искали по всему миру. Награда большая обещана была, да все впустую. Нет ее нигде.
— Это мать государя, — сказал Вацлав. — И это очень скоро перестанет быть тайной. Она у ромеев, ее нашли люди императора. Ты должен помочь в поисках. Отдельный приказ князя: Известного тебе евнуха в это дело не впутывать ни при каких обстоятельствах. И ему самому ничего не говорить. Он может наделать глупостей.