Последний негодник

Чейз Лоретта

– Любовь? – скептически повторила она.

– Там, в канаве, ты заявила, что привязалась ко мне.

– Я привязана и к своей собаке, – напомнила она назидательным тоном школьной учительницы. – Я принимаю в расчет недостаточную воспитанность Сьюзен и балую ее в пределах разумного. Я бы расстроилась, случись с ней что-нибудь. Следует ли отсюда, что я влюблена в нее?

– Я понимаю, что ты хочешь сказать, Гренвилл, но она ведь собака.

– Кроме

моей веры – основанной на опыте – что мужской ум, по всем наблюдениям, работает тем же путем, что и собачьи мозги…

– Ты слишком предубеждена против мужчин, – проворчал Вир, все еще улыбаясь.

– Любовь включает сердце и ум – душу, если тебе угодно. «Сходить с ума» – лишь показывает измененное положение телесного существования, подобное тому, что вызывается чрезмерным злоупотреблением горячительными напитками. Как и…

– А ты знаешь, Гренвилл, что ты так очаровательна, когда становишься педантичной?

– Как и одержимость, так и опьянение – суть телесные состояния, – упрямо продолжала она. – Оба ведут зачастую к величайшим ошибкам в суждении.

– Или, может, сочетание «педантичной» с «обнаженной».

Взгляд его зеленых глаз медленно прошелся от лица до кончиков пальцев на ногах, и она с трудом удержалась от того, чтобы не поджать их.

«Раз уж он не послушал бы никакую женщину при обычных обстоятельствах, то уж нелепо ждать, чтобы он сосредоточился на том, что вещает голая женщина», – сказала она себе.

С другой стороны во взгляде его царило восхищение, а Лидия в общем-то была в достаточной степени женщиной, чтобы наслаждаться этим. Она улыбнулась в ответ, вознаграждая и поощряя это восхищение. Позже, поскольку она отвернулась, выбираясь из постели, то не увидела ни как растаяла его улыбка, ни как сомнение, словно тень, набежало на его лицо.

– Куда это ты собралась, Гренвилл?

– Помыться.

Она направилась к умывальнику, стоявшему за складной ширмой.

– А знаешь, герцогиня, – задумчиво произнес он, – вид сзади по-своему великолепен, не хуже, чем спереди. У тебя…

Его голос приглушился, когда она зашла за ширму.

Хотя Лидия с охотой бы дослушала комплимент, но, тем не менее, она обратила свое внимание к насущным делам.

Она почти совсем не кровоточила, что было неудивительно для любой атлетически развитой женщины, да и, по большому счету, она – особа осведомленная более чем предписывает господствующая просвещенность. Все же нашлось несколько слабых пятен, и Лидия, конечно же, была липкой. От его семени.

Она вымылась, отчетливо понимая, что некое количество зарождающихся Мэллори пролились в нее, и им не требовалось какой-то особой пахоты, чтобы дать росток новой жизни.

Однако Лидия предупредила своего герцога, что происхождением она не блещет. Не то чтобы от него можно было ждать, что он задумается о последствиях. Какими получатся его дети, его беспокоило

не больше, чем заботил хаос, который он внесет в ее существование, если она позволит себе влюбиться в него.

– Гренвилл.

– Я буду через минуту, – предупредила она.

Наступила тишина, нарушаемая лишь всплесками воды в тазу.

– Гренвилл, что это у тебя на заду?

– У меня… – И тут она вспомнила. – О, ты имеешь в виду родимое пятно. Я знаю, оно выглядит, как татуировка, но это просто пятно.

Лидия быстренько завершила свои омовения и вышла из-за ширмы… и столкнулась с твердым колоссом в лице высокого обнаженного представителя мужского племени.

– Повернись-ка, – потребовал он. Голос звучало ласково, а по выражению на лице нельзя ничего было прочесть.

– Знаешь, Эйнсвуд, после интимной близости ты становишься даже больше раздражающим, чем обычно. Мне бы следовало…

– Пожалуйста, повернись.

Она вздернула подбородок и сделала то, что он просил, хотя ей пришлось не по нраву, что ее исследуют, словно любопытный образчик природы. Она твердо решила, что при ближайшем благоприятном случае, расквитается сполна. Сию же минуту начнет.

– Я так и думал, – пробормотал он. Он коснулся ее плеча и мягко повернул ее к себе лицом. – Милая моя, знаешь ли ты, что это такое?

Подобная ласка ее насторожила.

– Родимое пятно, я же сказала. И весьма неприметное. С трудом различимое. Надеюсь, ты не страдаешь патологическим отвращением к…

– Ты прекрасна, – прервал он ее. – А эта отметина… прелестна. – Он провел ладонью по ее упрямому подбородку. – Так ты представления не имеешь, что это, верно?

– Я вся в нетерпении узнать, что это значит для тебя, – произнесла она, все ее природное чутье насторожилось, чувствуя какой-то подвох.

– Ничего. – Эйнсвуд отступил. – Совсем ничего. Ничего такого, о чем тебе стоит тревожиться. – Он повернулся и направился прочь. – Я просто собираюсь убить его, и больше ничего.

Эйнсвуд вернулся к кровати. Бормоча что-то себе под нос, он подхватил одежду с пола у столбика кровати и набросил на себя. Как и ее, его одежда была аккуратно сложена поверх постельного белья. Но в пылу их любовных игр соскользнула на пол. Ее же одежда смятой кучей застряла между тюфяком и столбиком кровати.

Лидия даже не попыталась прояснить, что с Эйнсвудом такое, а подбежала к кровати и рванула халат, высвобождая из кучи. Пока она натягивала его, герцог уже прошагал к двери, рывком распахнул ее и вихрем вылетел вон. Лидия поспешила за ним, завязывая на ходу пояс.

– «Обстоятельства ее происхождения», – ворчал себе под нос Вир. – Крокодилы на Борнео. А ведь Трент пытался мне сказать.

– Эйнсвуд, – раздался позади голос жены.

Он остановился и повернулся к ней. Она стояла в дверях их спальни.