Последний орк
Шрифт:
Жители соседнего селения Арстрид все до одного спустились со своего мыса на берег, чтобы лицезреть необыкновенное существо. Все до одного поинтересовались, можно ли его есть, и все до одного воскликнули: «Ах, в самом деле?» — когда Роби объяснила им, что существо было не курицей, а птицей феникс, которой было две тысячи лет и которая могла изъясняться на шести языках. Все до одного восторгались ее блестящим оперением и отмечали, что иметь ее в доме было бы чем-то совершенно необыкновенным. Роби поинтересовалась, не желает ли кто-нибудь необыкновенного присутствия феникса у себя дома, но жители Арстрида выучились искусству торга еще до ее рождения
Через некоторое время Птица Феникс поняла, что Роби никогда не приведет в исполнение свои угрозы, и вновь заговорила. Но не с ней, а только с Йоршем.
Стояло холодное туманное утро. Окоченев от холода, дрожа от ветра, Йорш и Роби обсуждали постоянную проблему одежды.
Они ходили полуголыми, как дикари, беспокоясь, что их дети тоже не одеты; но, честно говоря, при взгляде на малышей, которые носились взад и вперед, словно волчата, казалось, что отсутствие одежды не причиняет им совершенно никакого вреда.
Но отсутствие ткани означало и отсутствие парусов.
Они уже построили несколько плотов, пытаясь выйти на них за пределы бухты, где они ловили сельдь своими примитивными сетями, сплетенными из соломы. Но кривые весла не могли противостоять сильным течениям у островов, закрывавших вход в бухту, — течениям столь же мощным, сколь узкими были проливы. Без парусов они ни за что не смогли бы попасть ни на острова, ни в открытое море и никогда не смогли бы увидеть, что же находится за горизонтом.
— Я не совсем понимаю, господин, — произнесла Птица Феникс, не обращая ни малейшего внимания на то, что Роби в тот момент говорила о возможности сделать одежду из найденных в гнездах перьев, — кто или что в этой местности носит или носило имя Эрброу. Кажется, это имя вашего отпрыска? На мой взгляд, несколько непривычное имя для девочки.
Йорш объяснил ей, что Эрброу — имя последнего дракона, и при этих словах Птица Феникс подскочила. Йорш признался, что находил недопустимым то, что драконы преследовали в свое время фениксов, но, несмотря ни на что, его любовь к последнему дракону и признательность ему не знала границ.
Помимо их дочери, имя дракона было дано также их селению, а следовательно, и бухте, в которой оно находилось.
Птица Феникс казалась ошеломленной.
— Обычно, — промолвила она, — выбирают имена, говорящие о сходстве: по форме, внешности или цвету. Кроме того, не стоит упускать из виду, что девочкам обычно дают женские имена, так же как мальчикам — мужские. А ваша дочь и упомянутая выше… так сказать… рептилия…
— Что касается формы, внешности и цвета, девочка и дракон не имеют ничего общего, — прервал ее Йорш, — но если речь идет о преданности, великодушии, мужестве и уме, они похожи друг на друга как две капли воды. Что же до вашего последнего аргумента, то я прекрасно помню, что предпоследний дракон по имени Эрброу как раз перед тем, как я познакомился с ним, снес яйцо и высиживал его, так что…
— Господин, — перебила его Птица Феникс, — надеюсь, вы не посмеете говорить в моем присутствии о таких… неприличных вещах?
— А о том, что куры несут яйца, можно говорить или тоже неприлично? — вмешалась Роби, которой все это уже порядком надоело. Она не выносила манеру Птицы Феникс исключать ее из общей беседы, обращаясь всегда только к Йоршу.
Птица Феникс бросила на нее высокомерный взгляд и продолжала:
—
— Госпожа, — совсем вышла из себя Роби, — я буду вечно благодарна дракону, носившему имя Эрброу. Без его самопожертвования мы бы не выжили; его образ утешал мое одиночество долгие два года. Я никогда бы не подумала, что буду оплакивать его кончину больше, чем до сих пор. Но с того мгновения, как вы, госпожа, появились в моем доме, моя тоска по дракону усиливается с каждым часом. И позвольте напомнить вам, что ни я, ни моя дочь не принадлежим к Народу Эльфов. И мы не питаем абсолютно никаких сомнений насчет возможности съесть любое годное в пищу существо, а вы как раз относитесь к этой категории.
Птица Феникс осталась совершенно невозмутимой.
— Госпожа, — ледяным тоном промолвила она, — я не сомневаюсь, что, будучи незамужней, вы бы так и поступили, но я уверена в том, что ваш супруг не допустит подобного.
У Роби перехватило дыхание. Это была чистая правда. То есть нет, это была чистая ложь: даже без Йорша она никогда и ни за что на свете не подумала бы убить и съесть существо, наделенное даром речи. Слова Птицы Феникс должны были лишь подчеркнуть разницу, которая всегда существовала между Роби и Йоршем, даже не просто подчеркнуть, а преувеличить настолько, чтобы между ними возникла пропасть. Она сама спровоцировала Птицу Феникс на эти слова. Так ей и надо.
Еще невозмутимее, чем Птица Феникс, оказался Йорш.
— Госпожа, — безмятежно заметил он, — то, что вы сейчас сказали, соответствует истине. Моя супруга использовала в беседе с вами гиперболу, то есть убедительный риторический прием, заключающийся в чрезвычайном преувеличении сказанного. Моя супруга никогда бы не съела вас, но я считаю правильным то, что она именно этим вам угрожает, потому что данный метод один раз уже показал свою эффективность в том, чтобы заставить вас замолчать, — а речь ваша крайне неприятна. Но, так как теперь угрожать вам съедением уже бесполезно, я предлагаю другую, более действенную и легко осуществимую угрозу: если вы посмеете еще раз неуважительно отозваться о моей семье, я водружу вас на плот и отправлю обратно на остров, где вы останетесь если не до конца ваших дней, то наверняка до конца моих, которые вне вашего общества будут намного приятнее.
Тревога Роби улетучилась в одно мгновение. Она спросила себя, как ей только в голову пришло расстраиваться из-за глупых слов глупого существа: сейчас все казалось простым и ясным, и мнение курицы не имело больше никакого значения.
Птица Феникс не заткнулась, а вновь затянула свой невыносимый плач. И снова никакого визга — сладчайшим голосом, все ярче и ярче сияя оперением, она взывала к своей извечной грусти, к своему бесконечному одиночеству, к бездонному отчаянию своей жизни, в которой век за веком не появлялось ни проблеска утешения. Как и в прошлый раз, сбежались все жители селения. Но возмущение жестокостью Роби на этот раз было не таким громким. Гала и Карен Ашиол не показывались. Птица Феникс, хоть и без особой радости, была принята в дом Соларио. Он и его супруга через некоторое время постучали в дверь Йорша и Роби, умоляя забрать от них злобное создание и простить им этот проступок.